Такси — красный «форд» — тотчас тронулось с места и остановилось рядом с ней. Других такси перед отелем не было, и достаточно было одного взгляда на лицо водителя — молодой полицейский, какие есть во всех странах, притворная улыбка, колючий взгляд и усы — чтобы понять, что ему поручено следить за ее перемещениями. Она прошла мимо, не остановившись.

До дороги, спускавшейся к городу, было сто метров; она не прошла и пятидесяти, как такси догнало ее и поехало рядом. Водитель заговорил с ней по-английски, используя немногие известные ему слова с экспрессивной ловкостью, настойчивостью и с самомнением опытного лингвиста;

— Come… No walk, very hot… I take you… [56]

Она продолжала идти со строгим лицом, глядя прямо перед собой. Сумка была тяжелой. «Форд» продолжал очень медленно ехать рядом, водитель, лучась улыбкой, протянул к ней руку.

— I take… Very heavy… [57]

Стефани бросила на него убийственный взгляд, отпрянула и пробежала несколько метров. Она прижимала сумку к себе, но о том, чтобы бежать с такой тяжестью, не могло быть и речи. Она остановилась. В голове как будто сталкивались камни; она вся покрылась потом…

«Форд» замер рядом с ней.

Водитель, по-прежнему скалясь, протягивал руку.

Стефани чувствовала, как солнце, будто растопленный воск, течет по ее плечам.

— I take… Cheap… [58]

Она наклонилась к нему и выплеснула ему на голову несколько простых и ясных выражений:

— Fuck off you bastard, leave me alone… [59]

Улыбка на лице водителя погасла. Похоже, понимал он по-английски лучше, чем говорил.

Она пошла дальше. Такси остановилось — водитель больше ее не преследовал, хотя двигателя не заглушил. В любом случае, такси не могло въехать в узкие улочки медины. Оставалось еще преодолеть четыреста метров до высоких, пятнадцатиметровых, ворот, одних из двенадцати, что открывали доступ в старый город. Сумка была слишком тяжела: у Стефани было ощущение, будто она возвращается с рынка с десятью килограммами дынь. Тревога, усталость, жара и жар видоизменяли пейзаж и придавали ему видимость тромплея: [60] ей казалось, будто она идет к раскрашенному полотну, которое того и гляди разорвется, чтобы сцапать ее и поглотить. Жар. Она остановилась. У нее больше не было сил идти, она стала искать, где бы сесть и немного отдышаться, какой-нибудь камень, колодец, но ничего не нашла. Как это всегда с ней бывало, сильное раздражение и смятение переросли в гнев. Ну и ладно, merde, [61] сказала она себе по-французски, поставила сумку на землю и уселась сверху.

Почти тотчас же она услышала шум двигателя, затем «форд» снова остановился перед ней. Стефани достала из сумочки сигарету и закурила, водитель ждал с улыбкой на губах. Он пустился в долгие разглагольствования при помощи тех пятнадцати-двадцати английских слов, которыми владел. Стефани пристально смотрела на него. Теперь она была уверена, что полиция не в курсе. Они не знают, что у нее есть доказательства,что кто-то — вероятно, родственники жертв — доставили их к ней в номер, и что эти доказательства здесь, в сумке, на которой она сидит. Если бы у них было малейшее подозрение, они бы немедленно ее забрали. И поскольку они не могут отрицать очевидное… Мисс Стефании Хедрикс, известная топ-модель, погибла сегодня в автомобильной аварии в Хаддане, ее такси…

Она встала, отшвырнула сигарету, подняла сумку и направилась к Воротам Покоя: именно так назывался этот вход в старый город в те времена, когда он вел к оазису, где теперь возвышался «Метрополь».

Она остановилась у первой открытой лавки, где торговали прохладительными напитками, и спросила дорогу к агентствам «Франс-пресс» и «Ассошиэйтед пресс». Это прозвучало так, как если бы она говорила о «Сарди» [62] или «Серебряной Башне». [63] Торговец кивнул головой «да, да» и подал ей стакан кока-колы, полагая, вероятно, что ни о чем другом и речи быть не могло. Сапожник и бакалейщик из соседних лавок тоже никогда не слышали об информагентствах, но говорившего по-английски цирюльника, к которому она затем обратилась за советом, осенила сколь простая, столь и прекрасная мысль: он предложил проводить ее в полицейский участок, так как полиция Хаддана, сказал он с гордостью, все знает и всегда все находит. Она его поблагодарила, и поскольку он уже выходил на улицу, чтобы проводить ее, заверила, что передумала и возвращается в гостиницу.

Очутившись на улице, Стефани сразу поняла, что за ней следят. Она дважды заметила одетого в коричневую гандуру [64] человека, который шел за ней следом. Она сделала два-три крюка по улочкам: человек не отставал. Но теперь она уже привыкла к такому. Водитель такси проворонил ее, и они пустили по ее следу другого полицейского.

Она также отказалась от мысли отправиться в одно из агентств печати. Во-первых, потому что местный корреспондент наверняка является гражданином Хаддана и, следовательно, на него могут оказать давление. Ну а главное, потому что у нее появился план получше — отправиться прямиком в посольство Соединенных Штатов, добиться встречи с послом и… вытряхнуть перед ним свою сумку. Предпочтительно на его рабочий стол. Надо думать, Его Превосходительство господин Хендерсон делает все, чтобы угодить правительству Хаддана. Однако даже эпоха Уотергейта [65] не является эпохой вседозволенности.

Теперь нужно было найти такси — настоящее.А прежде всего — выбраться из лабиринта улочек старого города.

Она быстро поняла, что заблудилась. Старый город, казалось, все теснее и теснее обвивался вокруг нее, как будто желая завладеть ею. Сумка выскальзывала из рук. Ей хотелось плакать, растерянная, она пыталась бежать, увязала в толпе, что текла во всех направлениях сразу и, казалось, отбрасывала ее назад. Женщины в чадрах поворачивали к ней свои невидимые лица и пристально смотрели через вшитые в чадру треугольники красного, зеленого или синего газа.