— А американка?

— Займусь ею сам. Вы, похоже, невезучий, Мендоса, а я этого очень не люблю. Я свяжусь с вами через час, чтобы сказать, будете ли вы мне нужны и где… И постарайтесь не попасть под машину, переходя через улицу. Возьмите белую трость или мальчишку-поводыря.

— А пошли вы, Берш! — злобно прошипел Мендоса. — Да будет вам известно, время господ прошло. Вы старомодны, и в Кейптауне это знают… Вы действовали, даже не проконсультировавшись с ними, и…

Селим поспешил выключить приемник. Дневной свет проникал сквозь полотно шатра, и, вероятно, именно это придавало лицу африкандера желтоватый оттенок.

Он вышел. Притаившиеся во впадине горы стены не изменились за последние тринадцать веков, проявив уважение к созерцающим их глазам Магомета. Берш разбил свои шатры в том самом месте, где сражались Пророк и его первые спутники, и каждый камень здесь был реликвией…

Бин-мааруф кормили верблюдов.

Разжигались костры для вечерней трапезы.

У него осталось всего сто двадцать человек, тридцать из них были здесь: остатки мечты. Эта смехотворная «личная армия» больше ничего не значила как и не обладала никакой боеспособностью, но она была ему необходима как воздух, которым он дышал. Она не могла больше ничего свершить, разве что охранять его жизнь. Призрак собственного королевства… Почетная стража Мечты. Мужчины были бин-мааруф, «волками пустыни», ворами и мародерами. Никто не помнил истоков ненависти и презрения, которые они продолжали внушать. Ненавидимые и унижаемые на протяжение веков, они в конце концов потеряли всякое уважение к себе. Но повиновались они слепо, а это стало редким качеством…

Сомнение коснулось его внезапно, как легкая тень… Пустота, отсутствие мысли… Он провел рукой по лбу.

Возраст. Но у него еще оставалось несколько славных лет впереди, и ему хотелось прожить их красиво: закат солнца, ярко-красный, великолепный… Апофеоз.

Африкандер еще раз взглянул на фотографии, которые держал в руках, — чтобы вновь поверить в себя. Провал был немыслим. Только не с этим.

Он провел это дело крайне тщательно…

К нему вернулось чувство юмора, и он рассмеялся. В общем, можно было сказать, что в этом деле он продемонстрировал лучшее, на что был способен.

Он услышал голоса у себя за спиной и обернулся: они были здесь.

Молодежь. Всякий раз, когда он встречался теперь с молодыми арабами, ему становилось не по себе. Он посмотрел на них, стараясь из вежливости не задерживаться взглядом на их европейских одеждах. Ничто его так не раздражало, как подобные упущения во внешнем виде у подножия родного города Корана. «Прогрессисты»… Когда он общался с ними, у него складывалось впечатление, что от всех накопленных им знаний арабского мира, его традиций и нравов, его привычного мышления, его прошлого и его грез не было больше никакого проку.

Когда, например, он вежливо пригласил их пройти в шатер, чтобы там вкусить несколько мгновений покоя и тишины, которые обязательны перед серьезными разговорами, они показали рукой, что нет. Не надо кофе, не надо терять время, не надо политесов. Они торопились, и спешка означала конец ислама… Она означала Запад. Даже их речь была полна иностранных слов, а интонационный рисунок выглядел плоским, без следа эмоций. Разговаривая с «ними», он тщательно избегал чересчур литературных выражений и традиционных формул, чтобы не показаться старомодным.

Он протянул им снимки, наблюдая за произведенным эффектом с тайной гордостью автора. Двое молодых людей — им вряд ли было больше двадцати пяти — долго изучали их один за другим, порой обмениваясь взглядами. Затем тот, что был помоложе — его звали Талат, и это было древнее шахирское имя — сказал, подняв глаза на африкандера:

— Это отвратительно. Немыслимо… Это не по-арабски…

Его спутник смотрел в землю, как будто ему было стыдно.

Африкандер молчал. Он чувствовал растерянность, обиду — похоже, на сей раз автору не дождаться поздравлений… Он чуть было не улыбнулся.

— Нет, это, конечно же, не по-арабски. А с каких это пор хасаниты стали арабами? Правительство Хаддана находится в отчаянном положении, и вот тому доказательство…

Тут впервые заговорил второй молодой человек. У него были такие густые усы, что, казалось, будто им больше лет, чем их владельцу.

— Как вам удалось получить эти снимки?

— Их сделала в самолете молодая американка. У нее их конфисковала полиция Хаддана. Я же получил их от одного высокопоставленного друга…