Тим казался озадаченным.

— Вы, разумеется, не ожидали, что я сделаю вам предложение только потому, что мы занимались…

— Любовью, — закончила она за него, когда он едва не поперхнулся этим словом. — Но дело в том, что мы занимались не любовью. Мы развлекались сенными играми.

— Вы хотели сказать — играми на сене, — еще более ошеломленно проговорил Тим.

Лилиан пожала плечами.

— Неважно. Суть в том, что, если бы мы занимались любовью, вы не призывали бы вашу умершую жену, а я не чувствовала бы себя впоследствии такой… недорогой.

— Дешевкой. Вы не должны чувствовать себя дешевкой. — Словно только что проснувшись и стряхивая с себя ночные кошмары, он помотал головой. — Как случилось, что обсуждение наших… взаимоотношений превратилось в урок английского?

— Откуда мне знать! И я не желаю терять время, помогая вам это выяснить, потому что у меня назначена встреча со Стефани.

— С какой целью?

— Чтобы помочь ей приготовиться к сегодняшнему вечеру.

— Ну, на этот раз ей не придется заимствовать одежду у вас, — сказал Тим, явно почувствовав облегчение от перемены темы. — Когда я был утром в Кордове, я купил ей платье, более подходящее к ее возрасту.

Этого признания хватило, чтобы заставить женщину задержаться.

— Что это означает, Тимоти? Что вы купили нарядное детское платьице с розовыми оборками и ленточку в тон для волос?

— Согласитесь же признать за мной хоть каплю здравого смысла! Я видел, как она смотрит на сына Мелвиллов. Она уже вышла из детского возраста, как это ни печально.

— Рада слышать, что вы не совсем лишены наблюдательности! — съехидничала Лилиан и, с притворным равнодушием помахав рукой, поехала дальше.

На этот раз он не пытался остановить ее.

Обед имел ошеломляющий успех. Белужья икра и артишоки, перепела и запеченная семга со спаржей — все заслуживало восхищения, особенно когда в финале появились Джино и его помощники и при потушенных огнях, кроме тех, что горели на елке, разнесли по столам на серебряных подносах праздничные торты, увенчанные горящими свечами.

После обеда общество переместилось в гостиную, где играло трио, нанятое на ближайшие три вечера. Стоя у двери, Тимоти хозяйским взглядом окидывал комнату. Здесь все соответствовало тем же высоким стандартам, что и в столовой.

Огромные букеты в китайских вазах красовались на жардиньерках между высокими окнами. Экзотические ароматы гиацинтов, роз, гвоздик смешивались с запахом мандаринов и соснового дымка. Бокалы с шампанским искрились в свете бесчисленных свечей, расставленных повсюду — на каминной доске, столиках, пианино и любых других поверхностях, на которых мог уместиться подсвечник.

Маленький пятачок, отведенный для танцев, был уже переполнен. Он увидел свою дочь и сына Мелвиллов, энергично скачущих в каком-то подобии ритуальной пляски. Щеки Стеф пылали, глаза сияли. Как правило печально опущенные уголки ее рта были растянуты до ушей, и впервые за долгое время Тимоти видел ее по-настоящему веселой. Месяц назад этого хватило бы, чтобы сделать его счастливым.

Рили, в одной руке державший пивную кружку, помахал ему от бара. Тим присоединился к нему и тут же получил тычок локтем под ребра.

— Хороша как картинка, правда?

Это действительно было так, хотя Тимоти сомневался в своем выборе, пока Стеф не появилась к обеду. Она подошла, не поднимая глаз, словно боялась, что свалится с босоножек на высоких каблуках, и обвила руками его шею.

— Спасибо, папа, — прошептала Стеф, и Тимоти почувствовал, как у него странно стеснило дыхание. Он — отец этой прекрасной молодой незнакомки, которая пахнет цветами и кажется такой взрослой с заколотыми вверх волосами?!

— Да, — сказал он Рили, — бордовый цвет действительно ей к лицу.

— Я говорю не о Стеф, парень, и ты отлично понял меня. — Рили остановил взгляд на Лилиан, и Тимоти невольно последовал его примеру.

Она сидела с другими гостями на диване у камина, оттуда доносился ее теплый, веселый смех. Тим хотел запечатлеть в памяти черты этого лица для тех дней, когда она вернется в свой более изысканный мир и у него не останется ничего, кроме воспоминаний об этом Рождестве.

— Почему бы тебе не перестать мучить себя и не пригласить ее потанцевать, пока кто-нибудь другой не перебежал дорожку? — предложил Рил и.

— Потому что она, пожалуй, даст мне от ворот поворот, — ответил он, зачарованный игрой оттенков ее платья, переливающегося то голубым, то зеленым, то пурпурным, когда она поводила плечами или двигала головой, при этом к цветовому великолепию добавлялось сверкание драгоценных камней, покачивающихся в ушах. — Мы не в лучших отношениях.

— Рассказывай! И как долго ты продержишься, Тим?

Тот переминался с ноги на ногу.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

Рили крякнул.