— Максимилиана застрелили, музыканта? Видел? — сказал Витек, пробегая мимо лежащего ничком конвоира. Из отворота его мундира выглядывала губная гармошка.

— Дохлого фашиста видел с гармошкой и автоматом.

— Фи! Грубиян! — переведя дыхание, восхищенным тоном возмутился Витек. — Ничего святого!

Недавние попутчики, прижавшись спинами к вагону, смотрели им вслед.

— Ты видел? Чего-то ждут? — забежав за полуразрушенную будку, удивился Виктор.

— Вернемся, спросим? — не останавливаясь, предложил Сеймур.

— Береги дыхание. Беги!

Они бежали долго. Звуки перестрелки до них уже не доносились, но они не останавливались. И только вконец обессилев, упали на пожелтевшую осеннюю траву.

— Пошли дальше, здесь оставаться нельзя, — отдышавшись сказал Сеймур. — Пошли!

— Куда?

— Лишь бы подальше от проклятого вагона. Нас будут искать.

— Я заметил, что из двадцати вагонов поезда лишь наш был товарным. Похоже, это был воинский состав. Интересно, как это нашим бомбардировщикам удалось добраться в такую даль.

— Ты думаешь наши? — спросил Сеймур.

— Конечно. А кто еще?

День был пасмурный, им скоро стало холодно. Даже им, привыкшим голодать, очень хотелось есть. Теперь они не бежали, но шли не останавливаясь. Витек как всегда говорил без умолку.

— Тебе есть хочется?

— Еще как, только думать об этом не хочется.

— А думать надо. Представь себе: нам удалось сбежать, нас еще не убили, а теперь мы идем по лесу. Представил? И вдруг в дополнение к этому еще одно чудо, нам навстречу выходит опоссум, и мы на прутьях жарим из него вкуснейший шашлык, — размечтался Виктор. — Ты меня слышишь?

— По-моему, во Франции опоссумы не водятся, — сказал Сеймур.

— Не веришь ты в чудеса, — вздохнул Витек. — Ну и что? Теперь здесь и фашисты водятся, а раньше не было… Ладно, обойдемся без опоссума. Зато наверняка кролики водятся. Хочу шашлык из кролика.

— Кролика придется зарезать. Сумеешь?

— И не надейся. Ни разу в жизни ради еды я не убил ни одного млекопитающего. Это мой жизненный принцип.

— Значит, и кролик отпадает.

— Я где-то читал, что во Франции иногда кролики и мясники гуляют в лесу парами, — мечтательным голосом сказал Витек.

— Это ты от голода! Лучше береги силы, еще пригодятся.

— Силы? Да я переполнен энергией! Хочешь, на этом месте, не останавливаясь, спою каватину Фигаро?

— Нет, нет! Только не это! — взмолился Сеймур. — Сейчас октябрь, сезон охоты, тут же на твое пение набегут охотники на кабанов.

— Опомнись, человече! Идет война, какие к черту охотники? Сейка! — во весь голос закричал Витек. — Ты еще не понял. Мы на свободе, мы во Франции! Мы дикие кабаны! — от радости он плакал.

До сих пор им никто не встретился. Во второй половине дня стало очень холодно. Левую ногу Сеймура сильно натерло, и он сильно прихрамывал. Витек нашел в траве ветку и, отломав верхушку, превратил ее в толстую узловатую палку.

— Теперь ты похож на пилигрима с посохом, — сказал Витек.

— Если не встретим людей, то до утра не доживем, это я говорю тебе как опытный пилигрим, — усмехнулся Сеймур.

Еще километров пять они прошли молча. Первым заговорил Витек.

Ты совсем-совсем не веришь в чудеса? — ехидным голосом спросил он.

В наступивших сумерках впереди между деревьями стоял приземистый дом под старой побуревшей от времени черепицей и ждал их прихода. На стук в доме не отозвались, но дверь открылась при легком нажиме. Кажется, это действительно был их день.

Изнутри дом выглядел таким же убогим как снаружи. Судя по специфическому нежилому запаху, хозяева покинули его давно. Как и следовало ожидать, на некрашеных полках небольшого шкафчика друзья обнаружили лишь несколько кастрюль и чайник. Посуда была чистая, видимо, перед тем как покинуть дом, хозяева успели прибраться. Закрыть дверцы шкафа они не успели, потому что услышали за спиной негромкий голос, который, судя по интонации, сказал им что-то неприятное. Обернувшись, они увидели на расстоянии нескольких шагов двух человек в гражданской одежде с пистолетами в руках. Пистолеты были направлены на них, обладатель пистолета повторил те же слова, и Сеймур с Виктором, сразу же правильно истолковав их значение, подняли кверху руки.

У одного из них, того, что молчал, из-за плеч высовывался объемистый рюкзак, второй же, если не считать пистолета, пришел налегке, у него было крупное значительное лицо со шрамом через всю правую щеку. В нем угадывался человек, привыкший приказывать.

— Кажется это не немцы, а французы, — сказал Виктор. Они показали незнакомцам запястья правой руки с бирками. Судя по всему, бирки с лагерными номерами впечатления не произвели, взгляды пришельцев оставались настороженными.

— Не немцы, но тоже с пистолетами, — сказал Сеймур. Надеясь на сходство языков, он обратился к пришедшим на итальянском. Тщательно и медленно выговаривая слова и невольно дополняя речь жестами, он попытался объяснить, что они советские офицеры, военнопленные, три дня назад бежали из немецкого лагеря. Кое-что из сказанного Сеймуром французы, кажется, все-таки поняли. Во всяком случае, пистолеты были спрятаны. Тот, с рюкзаком, снял рюкзак и положил на стол. Вынул из него два завернутых в газету бутерброда с сыром и протянул Сеймуру с Виктором. Есть пришлось стоя, потому что сесть было не на что. Французы, в буквальном смысле слова вытаращив глаза от изумления, смотрели, с какой поразительной скоростью два скелетообразных существа в лохмотьях, ни разу не подавившись, в два приема проглотили по увесистому бутерброду.