— Ребенок?!

— Ну да! Сам видишь! Малец!

— А почему в контейнере?

— Выходит, кто-то из наших профур отмочил. Постороннему не войти, двор огорожен. А снаружи только через вахту. Выходит, только свои отчебучили,— согласился Лукич.

Он мог ожидать что угодно, но только не этого малыша. Ребенок был совсем голый.

— Присядь Анна. Я в милицию позвоню. Пускай приедут, заберут ребенка и разберутся,— дрожали руки мужика.

— Лукич! Это случайно не твой пацан? А то в таком малиннике ничто не мудро! — хохотнул дежурный в трубку.

— Петя! За такие шутки уши оторву и в угол до ночи поставлю! Ишь, разговорился! —осерчал Титов, добавив:

— У меня своя бабка есть. Я ей даже по молодости не изменял никогда!

— Ну и зря! Если б я был комендантом, каждый день менял бы подружек!

— А потом подбирал бы своих детей из контейнеров? Ты, давай, много не говори, приезжай, надо найти шалаву, какая мальца выбросила на мусор! — поторопил капитана. И спросил Анну:

— Он хоть живой?

— Вроде дышит, но не кричит. ;

— Наверное, замерз. На дворе холодно.

Анна взяла ребенка в руки, тот мигом закричал, задергался.

— Господи! У какой стервы сердце закаменело, что такого крохотного чуть не сгубила.

— Как ты его нашла?

— Ты ж видишь, пакет совсем чистый, новый. Такие не выбрасывают. Мне он пустым показался. Взяла, чтоб под мусор пустить. Когда подняла, почуяла, что-то в нем ; есть. Заглянула, вижу, ребенок. Свежего воздуха глотнул, вроде как пискнул. Ну, я скорее к тебе!

— У Серафимы простынь возьми, чтоб завернуть! мальчонку. Не везти ж его в милицию голышом. А в пакете, того не легче. Позови Симку, пусть спеленает.

Пока милицейская оперативка подъехала, ребенок уже был спеленут, бабы взяли на кухне молоко и поили малыша через соску. Тот сосал жадно, взахлеб.

В кабинете Лукича собралась почти вся обслуга общежития. Повара и кухрабочие, парикмахеры и уборщицы, даже вахтер не выдержал, все пришли глянуть на мальчонку, все возмущались сукой-матерью и жалели пацаненка.

 — Эту шалаву убить не жаль!

— Ведь могла в роддоме отказаться или в приют отдать. Но зачем в мусор кинула?

— А ведь скажи, судьба у мальца счастливая,— восторгалась Анна, указав во двор:

— Гляньте, как припоздала нынче машина за мусором, обычно рано приезжают. Они не смотрят, что в контейнере, перекинули его в машину и увезли на свалку!

— А и верно, долго будет жить этот малыш! Увидел его Бог и пожалел! — решили хором.

— Я бы себе его забрала,— обронила моложавая буфетчица, добавив:

— Своих иметь не привелось, хоть этого вырастили б! Сыном стал бы!

— Я б тоже не отказалась, подала голос повариха.

— У тебя ж две девки! Куда еще?

— То дочки! Выйдут замуж и все, только их и виде-пи. А сын всегда с родителями и в старости не бросит.

— Он все ж чужой! — подал голос вахтер.

— Да что ты мелешь, Поликарп? Вон, своя мать, и выбросила стерва, как тряпку! Чужие к малышу сердце поимели, а она уж и позабыла, что сына на свет произвела... За такое на Колыму ссылать надо до конца жизни!

— Зачем долго возиться! На кол посадить проститутку и делу конец! — говорил вахтер.

— Но ведь жила средь нас!

— И теперь в какой-то комнате приморилась лярва!

— Люди! Пропустите нас! — приехала милиция. Сотрудники вошли в кабинет. Они расспросили Анну, Лукича обо всем, что касалось ребенка. И тут Егор вспомнил о Соньке Прониной:

— Я не могу утверждать, что это ее ребенок. Может, случайное совпадение, но в такое время никто из наших не выносит мусор. Только вечером, а тут спозаранок, когда все еще спали. А я пораньше приехал, что-то по спалось.

— Спасибо тебе, Лукич. Человека спас! Целую жизнь! И вам, Анна! Доброе у вас сердце,— благодарил капитан уборщицу.

— Люди мы! Нельзя, чтоб средь нас звери прижились! От того наша жизнь сложная, что не перевелись н ней гады,— передала женщина спящего ребенка Петру и, перекрестив на прощанье, сказала:

— Дай ему Боже светлую судьбу!

Сонька Пронина, увидев сотрудников милиции, не растерялась и не испугалась.

— Это ваш ребенок? — спросили ее.

— Нет! Не мой!