Я решила рассказать брату о Стивене. Брат младше меня и по сей день не имеет детей и свободен от семейных уз. Я была почти уверена в его моральной поддержке. Неужели он станет осуждать меня, несмотря на то что любит Тома и Молли и даже ходит выпить-закусить с Дэвидом в мое отсутствие? Мы с Марком близкие люди, и я решила положиться на то, что он скажет, доверяя его чутью.

И вот какой он вынес диагноз:

— Ты просто больная на голову.

Мы сидели в малайзийском ресторанчике в Масвелл-Хилл, рядом с его домом, и ждали, когда нам подадут первое; так что трудную часть разговора я решила приберечь на потом. (Вообще-то я не думала, что возникнут какие-то трудности. Как я могла допустить такую промашку? Как я могла настолько заблуждаться? С чего это я решила, что мой братец спокойно снесет эту новость? Я представляла, как мы будем мило шушукаться за столом, перебрасываться шуточками, вести свою семейственную доверительно-конспиративную беседу за холодным пивком и «сатэй» на шпажках из бамбука, но теперь стало очевидно, что расчеты мои оказались несколько неверными — мой братец поступает вовсе не по-братски, а лишь по-родственному улыбается и крутит головой.)

Взглянув на него, я робко улыбнулась.

— Понимаю, как все это выглядит со стороны, — сказала я. — Но ты просто не понял…

— Хорошо, объясни.

— У меня была депрессия, — начинаю я.

Марк знает, что такое депрессия. В семье Карров он является выродком и отщепенцем: ни карьеры, ни даже постоянной работы, неженат, наркотики, психоневрологический диспансер.

— Так пропиши себе антидепрессант — ты же доктор, можешь выписывать любые рецепты. Сходи, поговори с кем-нибудь. С каким-нибудь психоаналитиком. Не вижу, чем тут может помочь любовная связь на стороне. А уж развод — тем более.

— Ты что, не слушаешь меня?

— Естественно, слушаю. Слушать — не значит все время поддакивать, или ты думаешь по-другому? Своим подругам ты бы не посоветовала такой выход.

Подумав о Ребекке, я хмыкнула.

— Ты еще кому-нибудь об этом рассказывала?

— Никому. Кроме одного человека. Но, похоже, она пропустила это мимо ушей.

Марк нетерпеливо затряс головой, словно я перешла на женские метафоры, которых он не понимает и не желает понимать.

— Что это значит?

Я сделала беспомощный жест, не в силах найти слов. Марк всегда завидовал моим отношениям с людьми вроде Ребекки — ему с трудом верилось, что она может просто сочувственно улыбаться мне, словно я пострадавшая, жертва, которая мелет вздор и которую надо просто выслушать и утешить.

— Господи, Кейти. Как ты не поймешь — Дэвид же мой друг.

— В самом деле?

— Ну, конечно, не лучший друг, но ты же сама понимаешь — он как член семьи.

— И, конечно, останется в ней навсегда. Потому что он тебе теперь… кто там — деверь, кум или сват? И вы ходили пару раз в пивную. А я тут вообще не в счет. Неважно, что он делает со мной.

— А что такое? Что он с тобой делает? Может быть, я чего-то не понял — или ты не досказала?

— Неважно… Сделанного не воротишь. Просто он… Он постоянно третирует меня.

— Чушь собачья.

— Боже мой, Марк! Ты выражаешься совсем как он.

— Может, тебе и со мной тогда развестись? Давай, откажись от всех, кто тебе не потакает.

— Он стер меня в порошок. Все пошло вкривь и вкось — он никогда не будет счастлив со мной…

— Ты не хочешь сходить проконсультироваться? У психотерапевта?

Я хмыкнула, и Марк понял, что невзначай озвучил реплику Симпсона-старшего — в этот миг, пускай недолгий, мы снова стали братом и сестрой.

— Ладно, ладно, — сказал он. — Я совсем не то имел в виду. Что же делать с Дэвидом… Может, мне с ним поговорить?

— Нет. Ни в коем случае.

— Но почему?

Я не ответила: я не знаю почему. Кроме того, я не хочу, чтобы хоть слово из нашего разговора проникло во внешний мир. Мне просто хотелось, чтобы брат зашел хоть на вечер ко мне в гости в мой радужный мыльный пузырь, которому вскоре предстоит лопнуть. Мне хотелось сочувствия, а не содействия.

— Но тебе-то какая разница? Это же будет наш разговор — мужской.

Ну, тут я была готова к ответу. Я уже об этом думала и знала текст назубок.

— Я больше не хочу, чтобы Дэвид был Дэвидом.

— Ах вот оно как. И кем он в таком случае должен быть?

— Все равно кем. Но кем-то другим. Тем, кто любит меня по-настоящему, с кем мне хорошо, кто ценит меня и думает, что я — лучшее, что у него есть.

— Он и так весьма высокого о тебе мнения.

Тут я не выдержала и рассмеялась. Это был не иронический смех и не горький смех разочарованного в жизни человека, хотя в этот миг последний был бы как нельзя кстати. Это был обычный нервный смех. Такого я не ожидала даже от Марка. Лучшая шутка сезона — во всяком случае, за последний месяц. Не могу назвать себя самоуверенным человеком — я сомневаюсь во многих вещах, — но я сознавала каждым атомом своего существа, что Дэвид считает меня далеко не подарком.

— В чем дело? Что я такого сказал?

Успокоилась я не сразу. Потребовалось некоторое время.

— Прости. Дико извиняюсь. Просто меня смешит сама мысль о том, что Дэвид мной гордится.

— А вот я знаю, что гордится.

— Откуда?

— Ну, просто… Сама знаешь.

— Нет. Не знаю, не знаю. В том-то и дело, Марк.

Это была правда — я в самом деле не хотела, чтобы Дэвид оставался прежним Дэвидом. Конечно, желательно, чтобы все оставалось на своих местах: чтобы он пылал отцовской привязанностью к детям, чтобы он оставался со мной в браке, я даже не говорю о его проблемах с весом и со спиной. Просто не хотелось больше слышать этого голоса, этого тона, этого постоянного недовольства. Я хотела, чтобы он стал таким, как я, вот чего я хотела в действительности. Разве это так много, разве этого нельзя хотеть от мужа?