Георгий Саввич велел им пожать мне руку.

— Самый ценный наш кадр, — объяснил тиграм. — Его трогать нельзя.

Тигры важно закивали, и он отпустил их властным мановением руки.

— Ну чего ты все бродишь? — ворчливо обратился ко мне, — Чего не работаешь?

Я рассказал ему о вчерашнем досадном происшествии и о том, как побывал у Гаспаряна.

— Ну и что? Что — Гаспарян?

— По-моему, он где-то в облаках витает. Как и вы, Георгий Саввич.

— Напротив, он в полном порядке. Я тоже с ним пообщался. Похоже, тревога ложная.

— Нельзя ли поподробнее?

Прежде чем ответить, Огоньков кликнул свою новую секретаршу, бабу Зою, и велел подать кофе и бутерброды. Зоя презрительно фыркнула. Эту сорокалетнюю бесприданницу шеф переманил из Госкомимущества, где она, по слухам, ублажала чуть ли не самого Чубайса, и очень этим гордился, хотя в душе, видно, понимал, что допустил какую-то промашку. От женщины в Зое сохранилось только то, что она носила юбку, все остальное было от Госкомимущества. Я бы никогда не рискнул остаться с ней наедине в темной комнате. Уверен, что вышел бы без трусов. И никто из нормальных опасливых людей не рискнул бы, кроме Георгия Саввича. Чтобы как-то замазать свой промах, он уверял, что у нее есть много достоинств, например, она не курит и не пьет водку. Но и это было вранье. От бабы Зои за версту разило анашой, и в графине у нее вместо воды была налита перцовая настойка.

Через минуту она вернулась с подносом, на котором стояла чашечка кофе и тарелка с бутербродами. Не глядя в мою сторону, пробурчала:

— Тебе не хватило, кипяток кончился.

— Спасибо, Зоя Павловна! А я кофе и не пью днем. Как вы всегда угадываете?

— На всех не напасешься, — продолжала скрипеть удивительная женщина, — Отпускают по тыще на день, а угощения требуют, как в ресторане. Это зачем же так? Кофе, коньяк, может, еще птичьего молока подать за те же деньги?

Договаривала уже в дверях, провожаемая нашими восхищенными взглядами.

— Повезло вам, Георгий Саввич! Может, она одна такая на всем свете.

Шеф поднял палец в потолок:

— Там воспитывали, чуешь! На, возьми мою чашку. Веришь ли, я сам с ней побаиваюсь лишний раз связываться… Так что, Саня, тебе интересно, что я выяснил?

— Где-то я читал, Александр Васильевич Суворов…

— Погоди с Суворовым. У нас все проще. Кому-то он вывоз цветняка перекрыл, кому-то, кажется, из своих, из армянской диаспоры. Те, естественно, взъелись: век будешь помнить, землячок! Подрядили Могола. Слышал про такого?

— Откуда?

— Известный посредник в разборках по экспорту. Ну, да тебе и не надо знать, крепче спать будешь. Могол вроде чугунного пресса. Давит не спеша, но в лепешку. Наш-то, Гаспарян, понял, что погорячился, откупного дал. Сумма громадная, точно не знаю какая, но дело закрыто. Шабаш. Мы с тобой тут вообще сбоку припека, подвернулись под горячую руку. Но могло быть, конечно, хуже. Все, Саня, забудь! Через месяц, не позже, выходим на местность. Управишься?

Я вздохнул с облегчением: не верить шефу глупо, потому что он тоже рискует…

Два дня работали без помех, взаперти, не покидая мастерскую, и опять это было как счастливое мгновение. На третий день Огоньков по телефону вызвал меня к себе и передал сокрушительную новость: наш могущественный заказчик неожиданно выехал в командировку в Англию, неизвестно на какой срок, и даже не оставил точных указаний.

— И что это значит? — спросил я.

Георгий Саввич был раздражен, взвинчен, таким он редко бывал.

— То и значит, что никак они сферы влияния не поделят. А мы тут изворачивайся. За три года четвертый пересменок идет. Стабильность, черт бы их побрал!

— Надо ли так понимать, что Гаспарян обкакался и удрал?

Георгий Саввич смотрел на меня тупо, как на пустое место, которое вдруг заговорило:

— Не нравится мне все это. Надо, пожалуй, тормознуть.

— С чем тормознуть? С проектом?

— Если бы только с проектом, если бы…

Было видно, что он не намерен продолжать разговор, какие-то более серьезные заботы его тревожили. Может, вспомнил с сожалением безоблачную партийную молодость.

— Давай так, Саня, вы работайте потихоньку, а я буквально в ближайшее время дам знать, как и что. Не расстраивайся преждевременно.

В подавленном настроении я вернулся в мастерскую и выложил все друзьям. Коля Петров принес из кладовки непочатую бутылку «Кремлевской». Похоже, берег именно для такого случая. Выпили по маленькой под яблочко. Вот-вот должна была подъехать Галя с обедом, но Зураб перезвонил и велел ей сидеть дома. Как и Коля, как и я, он не выглядел особенно удрученным, но был наполовину убит.

— Пусть бы они все поскорее передавили друг друга, — произнес мечтательно. — Но ведь не передавят. Так и будем теперь ишачить на крыс.