На щеке Гарета дернулся мускул.

— Если бы вы сочли нужным предоставить все мне…

— Если бы я предоставила все вам, эта женщина…

Сообразив что ее голос нарастает вместе с гневом, Эмили раздраженно вздохнула, открыла свою дверь, схватила его за мундир и втолкнула в комнату.

Эмили кипела от злости. Как он смеет! И это вместо того, чтобы поблагодарить ее за спасение от ужасной участи в руках… и других частях тела бегум?

Она выпустила его, и теперь они стояли нос к носу в ярком лунном свете, лившемся через открытые окна. Эмили трясло от бешенства.

Гарет отвернулся, чтобы захлопнуть дверь. А когда снова повернулся, Эмили привстала на носочки и просверлила его взглядом.

— Послушайте, я вытащила нас оттуда без единой потери. Более того, не потеряла милости бегум. Что тут такого порочного?

— Это моя работа — беречь вас, — процедил он в ответ.

— И кто это постановил?

— Я. Так было Всегда. С сотворения мира. И все это знают.

Он не шутил. И в самом деле так думал. Это было видно по его лицу. Но она не собиралась отступать. Потому что намеревалась заключить с ним союз на всю оставшуюся жизнь. Прямо сейчас.

По-прежнему прижимая руки к груди, она спокойно ответила:

— Невзирая ни на какие законы и общепринятую практику, мы сможем пережить это, только если станем работать вместе и защищать друг друга. Сегодня я сумела выручить нас обоих, и мы благополучно вернулись домой. И вам следует быть благодарным мне за это.

Ее непривычно резкий тон заставил Гарета задуматься. Она явно огорчилась. Из-за того, что он не приветствовал ее поступков, ее сообразительности, позволившей спасти их обоих.

Он стал припоминать мгновения сегодняшнего вечера… и тут слишком бурные реакции взыграли с новой силой и снова захлестнули его. Лицо его посуровело.

— Несмотря ни на что… никогда больше этого не делайте.

— Чего именно?

— Не становитесь между мной и опасностью.

— Я защищала вас.

— Знаю. И повторюсь: это моя работа — защищать вас.

— Повторюсь: мне ничего не грозило. В отличие от вас.

— Как бы там ни было…

Она вскинула руки, и плащ соскользнул с плеч.

— Как вы неблагодарны!

Она стояла в лунном свете, одетая в газ, такой тонкий, что он видел каждый изгиб. Каждую впадинку. Эмили шагнула ближе и яростно прошипела:

— Или вы хотели лечь с ней?!

— Конечно, нет…

Слова гневной отповеди замерли на губах. Глаза невольно опустились, взгляд остановился на ее теле. На соблазнительном теле, едва прикрытом вышитым прозрачным шелком.

Рот наполнился слюной. Пальцы сжались в кулаки.

Лицо потеряло всякое выражение. Он не мог бы что-то сказать даже ради собственного спасения. Когда этот костюм был на бегум, Гарет оставался совершенно равнодушным. После первого на нее взгляда он почувствовал себя соглядатаем, подсматривающим за полуобнаженной женщиной, и без труда отвел глаза от бегум.

Но Эмили в прозрачном шелке… ее тело…

— Единственная женщина, с которой я хочу делить постель, — это…

Гарет потрясение осекся. Он сказал это вслух! И сам поразился своему внезапно охрипшему голосу. Молчание затянулось.

— Да? — вдруг услышал он.

Мягкое, выжидающее напоминание, в котором звучала надежда.

Он прерывисто вздохнул, взглянул ей в глаза, увидел в их глубинах понимание и…

Он потянулся к ней. Рывком прижал к себе. И стал целовать со всей накопившейся яростью, досадой и неукротимым желанием.

Она стиснула его голову и ответила на поцелуй. С таким же пылом. С такой же жадностью.

От взрыва эмоций у него закружилась голова. Эмоций, превративших гнев и досаду в безумную страсть и мощное нарастающее желание.

Он схватил ее в объятия и почувствовал, как тревожно бьется сердце.

Гарет был в бешенстве не только потому, что она подвергла себя опасности. Но потому, что оказался бессилен, чтобы защитить ее, если бы ситуация обернулась не в их пользу. И все же ему пришлось позволить ей все уладить. Сам он не знал, что делать. Поэтому был вынужден сидеть и молчать. Позволить ей рисковать…

Он снова впился губами в ее губы. Вкус этих губ, исступленность страсти владели обоими.

Ей все удалось, и они в безопасности. И оба живы.

Та часть мозга, что еще была способна думать, твердила, что это типичная реакция на торжество над опасностью. Ему не стоило пользоваться этим…

Он решительно отсек этот укоряющий голос. И хотя по-прежнему не понимал мотивов, владеющих Эмили, все же оказался недостаточно силен, чтобы отвернуться и уйти. Чтобы противостоять ей. Или себе. Удержаться от того, чего оба так открыто, так отчаянно хотели.