Кух был похож на среднего размера тюленя-очкарика, рядом с которым его жена Оленька, которая готовила завтрак, была миниатюрной малиновкой. Тюлень и малиновка поженились полгода назад и жили отдельно от парентов, в двушке на девятом этаже панельного дома. Недостатком было то, что дом находился в плохом районе Горького — на Автозаводе. Да еще и в паре километров от военного аэродрома, и когда самолеты взлетали эскадрильями, гул в комнатах стоял невообразимый.

Но все же отдельная квартира. Опять же хронопам есть где зависнуть на ночь, попить красненького. Попеть песни. Хотя Кух не умел играть на гитаре, инструмент в его квартире жил. Фиговенький, в трещинах. Но струны натянуты, и при желании аккорды можно было поставить.

А в углу пылился хай-хэт, однажды кем-то завезенный и оставленный на неопределенное время. Когда хронопы пели песни, Кух выстукивал на тарелках толстым детским карандашиком. И радовался, когда научился пользоваться педалью хай-хэта, это уже было похоже на взрослое музицирование.

Мать у Куха была красавицей, а отец — начальником секретного картографического отдела в конторе-ящике. Ящик назывался ПМК, но никто не знал расшифровку. Правда, до женитьбы Кух жил не с родителями (они находились в разводе), а у бабушки с дедушкой, интеллигентной четы профессоров-медиков. Тюлень был не маменькиным сынком, а бабушкиным. Жить отдельно было непривычно и счастливо.

Запах с кухни принял невыносимо-желанные очертания, и Кух поднялся. Быстро умылся и уселся за омлет со стручковой фасолью. Фирменное Оленькино блюдо.

— Ты так и не рассказал о вчерашней встрече… — Оленька уже съела свою половину со сковороды и пила кофе.

— Оль, давай после кучи об этом поговорим. Я уже убегаю. Могу опоздать. Мы с чуваками забили стрелку на двенадцать у Водного. — Куху думалось, что неприятные темы лучше оставить на вечер. — Вернусь — и поговорим.

— Вечером ты говорил — оставим на утро. Разве не понимаешь, что я волнуюсь? — Малиновка сверлила тюленя своими цепкими глазками во все места, и тому было не по себе.

— Пришел в универ какой-то хмырь, я его даже не запомнил. Смотряков, что ли. Странная фамилия, совершенно незапоминающаяся. Я вас пугать не хочу, говорит, но вам еще диплом сдавать. Тема у вас намечается красивая — тему мою, сволочь, знает. От вас, говорит, многое не требуется. Это когда я возмутился — за кого он меня принимает?!

— Чего он хотел?

— Чего? Чтобы я стучал на рок-клуб.

— Так ведь нет в Горьком рок-клуба… — Оленька усмехнулась, будто ущипнула себя за щеку.

— Так этот Смердяков совсем не в теме. Если его послушать — так есть и что мы с хронопами занимаемся перезаписью и продажей запрещенных рок-альбомов из Питера. И что мы проходим по двум статьям — экономической, он так и сказал, цитирую, и идеологической. Вторая, он подчеркнул, страшнее. Мол, мне ли, перешедшему на пятый курс истфила, этого не знать!

— Заставлял стучать и шантажировал дипломом? Какая сволочь!

— А я о чем говорю! Забил стрелку на через две недели. Назначил место…

— Что ты решил?

— Наверное, надо с хронопами посоветоваться.

— О них он спрашивал?

— Почти нет, но дал понять, что в курсе наших дел. Даже слышал наш “Домашний аквариум”. Спросил, неужели такой мутью вы, способный историк-медиевист, собираетесь заниматься в жизни. Пафосно звучит, да? Как в каком-то производственном фильме студии Довженко. — Кух решил закруглить тему, а лучше всего это было сделать на шутке.

Но малиновке было не до шуток. Она любила хронопов и по отдельности, и всем скопом, но в свете последних событий их музицирование становилось игрой с огнем.

— Ты намерен с ним встречаться?

— Встречусь еще разок-два, и все. Встречаться — еще не значит стучать. Да и на кого стучать? Рок-клуба у нас нет. На хронопов? На себя? Бред какой-то. Знаешь, что я сегодня у Розанова вычитал? “Какой вы бы хотели, чтобы вам поставили памятник?” — “Только один: показывающим зрителю кукиш”. Ну не здорово ли, а?

Он уже одевался. Сложил пласты в холщовую сумку о двух ручках и сделал свободной рукой малиновке: пока. Оленька закрыла дверь и принялась мыть посуду.

Брюхо кита на улице так и не распогодилось.

Город Горький образца 1984 года представлял собой закрытую зону

Город Горький образца 1984 года представлял собой закрытую зону с секретностью класса B. На всех союзных документах он значился как Г1. Жителям города было неизвестно, есть ли в советской природе Г2 и Г3. Им и своих забот хватало.