Шрифт:
* *
*
Жизнь — это роман с журналисткой. Стремительных встреч череда
С любимой, далекой и близкой, родной, не твоей никогда.
Поверхностна и глуповата и быстро выходит в тираж, —
Всегда она там, где чревато. И я устремлялся туда ж.
За склонной к эффектам дешевым, впадающей в удаль и грусть,
Питающей слабость к обновам китайского качества — пусть.
Зато мы ее не подселим в убогое наше жилье.
Порой ее нет по неделям. Люблю и за это ее.
Не жду ни поблажек, ни выгод. Счастливей не стал, но умней.
Я понял: единственный выход — во всем соответствовать ей.
Мы знаем, ты всех нас морочишь и всем наставляешь рога.
Как знаешь. Беги куда хочешь. Не так уж ты мне дорога.
Пусть думает некий богатый с отвисшею нижней губой,
Что я неудачник рогатый, а он обладает тобой, —
Лишь я среди вечного бега порой обращал тебя вспять,
Поскольку, во-первых, коллега, а в-главных, такая же блядь.
* *
*
Еще пугает слово “никогда”.
Н. С.
Я назову без ложного стыда
Два этих полюса:
Дурак боится слова “никогда”,
А умный пользуется.
И если жизнь его, как голова,
Трещит-разламывается, —
Он извлекает, как из рукава,
Величье замысла.
Я не увижу больше никогда
Тебя, любимая,
Тебя, единственная, тебя, балда
Себялюбивая.
Теперь ты перейдешь в иной регистр
И в пурпур вырядишься.
Отыгрывать назад остерегись:
Вернешься — выродишься.
Мне, пьедестала гордого лишась,
Тебя не выгородить —
А так еще мы сохраняем шанс
Прилично выглядеть.
Я, грешный человек, люблю слова.
В них есть цветаевщина.
Они из мухи делают слона,
Притом летающего.
Что мир без фраз? Провал ослизлой тьмы,
Тюрьма с застольями.
Без них плевка не стоили бы мы,
А с ними стоили бы.
Итак, прощай, я повторяю по
Прямому проводу.
Мне даже жаль такого слова по
Такому поводу.
Простились двое мелочных калек,
Два нищих узника.
А как звучит: навек, навек, навек.
Ей-Богу, музыка.
Никиша
КАРТИНКИ МОЛОДОСТИ
Титов Александр Михайлович родился в 1950 году. Закончил Московский полиграфический институт. Печатался в журналах “Новый мир”, “Волга”, “Подъем” и др. Живет в селе Красное Липецкой области.
Дверь со скрипом открывается, на пороге низенькая фигура в нелепом военном картузе.
— Митек, где ты?.. — Тощий старик в засаленной, до пят шинели, галоши облеплены навозом.
Митя закрыл тетрадку — опять этот чудак! Теперь уж не до уроков…
Трясется голова, уши мохом поросли. Привычно озирается. Восемьдесят лет или около того. Сам не помнит, сколько ему от роду, хоть и выдали на днях новый российский паспорт. Дезертир Великой Отечественной! Деревенские над ним смеются, только Митя относится к старику с терпеливой жалостью.