Сколько раз Наполеона играли на театральных подмостках всего мира! Сколько актеров примеривалось к этой притягательной, загадочной, противоречивой фигуре! И сам исторический Наполеон был, как мне кажется, великим артистом. Во дворцах и на полях сражений он часто разыгрывал спектакли, блестящие по внутренней интриге и явному сюжету.

Я натолкнулся на пьесу Фердинанда Брукнера «Наполеон Первый» в начале 70-х годов и тоже не мог преодолеть искушения — попробовать сыграть Бонапарта, тем более что кое-какой опыт работы над образами исторических личностей у меня уже был. А тут такой колоритный персонаж из чрезвычайно понравившейся мне пьесы!

Она была написана австрийским драматургом в 1936 году в Америке и, несомненно, несла на себе отпечаток предвоенной поры. Годы были трагические: разрасталась фашистская угроза, и Гитлер уже нагло рвал Европу на куски. Уже захвачена Чехословакия, уже произошел аншлюс — проглочена Австрия. Брукнер бежит со своей порабощенной родины и в эмиграции пишет несколько пьес, основанных на историческом материале, но обращенных своими идеями к страшной современности. В пьесе о Наполеоне драматург проводит прямые ассоциации со своим временем. Пожалуй, в этом присутствуют некоторая авторская узость, тенденциозность, но зато есть и четкая позиция, есть определенный угол зрения на историю, на тиранию. Однако мне в руки попалось мало книг, отвлеченных от времени их написания. Пусть писатель изо всех сил старается сохранить объективность историка — никуда ему не деться от субъективного взгляда на то, что его по-человечески волнует. А мне как актеру того и надо, потому что моя профессия испокон веков зиждилась на субъективной трактовке ролей и сюжетов. И театр мертв, если он не омыт живой водой современности. Иначе кому он нужен, такой музейный экспонат? А в театре я, сын своего времени, наполненный его тревогами, вопросами, проблемами, могу на все смотреть лишь через призму собственных чувств и знаний.

И ют я подумал, что пьеса Брукнера даст возможность выразить тревожащие меня мысли о сущности неограниченной власти, о ее способности искорежить и поломать жизнь добившегося ее человека. Наполеон у Брукнера говорит: «Мой мир, каким я его вижу». Какое проклятое это «я». Оно, как лавина, разбухает, срывается и несется по жизни, погребая под собой человеческое счастье, человеческие мечтания, надежды. Все попирается, уничтожается ради этого «я». Гибнут логика, смысл, правда, справедливость, законность, человечность, не остается ничего, кроме «я», которое как мрачная тень закрывает собой все светлое. Сколько уже видела история этих раздутых до чудовищных размеров «я». Вот еще один — великий император, вылепивший свою империю из революционного теста. В конце концов, все гипертрофированные личности лопаются со страшным треском. Но какой ценой оплачивается величие наполеонов рядовым человеком и человечеством!

А какую цену на этом фоне платит за все сам Наполеон? Его частная, семейная, любовная жизнь в пьесе привлекала меня ничуть не меньше, чем значение личности Бонапарта для истории, так как в этой линии была заключена мысль о смысле бытия: о том по-настоящему ценном, что есть в жизни любого, даже великого, человека, что остается после него.

Есть в актерской профессии такой миг дрожи душевной, похожей, наверное, на дрожь золотоискателя, нашедшего драгоценную россыпь, предел твоих мечтаний, когда ты вдруг обнаруживаешь прекрасную по мысли и с точки зрения драматургии пьесу с героем, которого ты смог бы сыграть. И ты в нетерпении, внутренне уже исполнив всю роль, спешишь поделиться с другими счастьем своей находки, ищешь союзников, товарищей, готовых с тобой немедленно приступить к работе. У тебя в голове уже есть пылкий монолог, который, ты уверен, убедит любого Фому неверующего, и ты направляешься в родной театр, и… Выясняется, что главному режиссеру пьеса не нравится. Для него она слишком мелка, поверхностна, легковесна. Или что пьеса не соответствует истории. Или конкретно меня как актера режиссер не видит в роли Наполеона. И вообще, планы театра иные! В них нет места для этой пьесы. И никому, оказывается, не интересен Наполеон, и никому он не нужен. Что остается? Исполнить «глас вопиющего в пустыне», а когда надоест, просто погрустить о том, что Наполеона тебе не сыграть.

Вероятно, так и произошло бы, не вмешайся счастливый случай.

Ольга Яковлева, одна из лучших актрис Театра на Малой Бронной, давно уже «болела» Жозефиной из той же пьесы Брукнера. Кстати, великолепная роль! Женских ролей, замечу попутно, в мировой драматургии не так уж много, а подобных этой так просто единицы: здесь незаурядная личность и «вечная женственность» слились неразделимо, давая простор для игры. И так складывался репертуар, и так распорядился своими ближайшими постановками Анатолий Васильевич Эфрос, что у него появилась возможность репетировать пьесу. Мой вопиющий глас, видимо, каким-то образом достиг его ушей, к тому же мы много лет договаривались с ним сделать что-то вместе в театре или на телевидении, и Анатолий Васильевич, наконец, предложил мне сыграть Наполеона в его спектакле. И я мгновенно согласился.

Так в мою актерскую судьбу вошло это чудо: работая в Театре на Малой Бронной над образом Наполеона, я встретился с Эф- росом-режиссером.

Сначала мы просто разговаривали, фантазировали вместе, без каких-либо особых прицелов. Потом приступили к репетициям на сцене. Пробы, поиски. У меня еще была задача приноровиться к актерам театра Эфроса, с которыми прежде не сотрудничал. А каждый профессионал знает, что это не так легко. Я оказался гастролером на Малой Бронной. Подобное гастролерство всегда болезненно воспринимают актеры того театра, куда его руководители приглашают «варяга». И надо согласиться с тем, что в этом есть логика и резон. Действительно, если нет актеров на главные роли, то к чему, собственно, брать эту пьесу? Безусловно, в каждом театре должны иметь место и эксперимент, и проба актера, и право на трактовку роли, соответствующую его данным. Но нужны и исполнители, соответствующие режиссерским замыслам.

А если режиссер желает поставить именно этот, а не другой спектакль и актера в нем видит такого, какого нет в труппе? Стоит ли приглашать его из другого театра? Такие случаи становятся все более частыми. Что в этом: своеволие режиссера, неуважение к своим актерам, желание что-то всколыхнуть, обновить в родном театре? Наверное, есть и одно и другое. Поэтому иной раз театр хочется уподобить битком набитому трамваю, где один пассажир, подвинувшись, непременно задевает других и бывает больно.

Но вот по ходу работы я все чаще обращаю внимание, что Анатолий Васильевич больше подбадривает актеров, чем делает полезные для спектакля замечания. Так проходит неделя. Наполеон мой выстраивается довольно трудно, однако со стороны режиссера практически никаких подсказок не следует. Вроде бы бесцельно время идет дальше, и вдруг в один прекрасный день Эфрос останавливает репетицию и начинает подробно, буквально по косточкам разбирать сцену, определяя ее смысл, раскрывая мотивы поведения Наполеона. Тут же перед актером ставится предельно ясная задача, и затем Анатолий Васильевич несколько раз повторяет сцену, добиваясь нужного звучания.