Она поежилась, когда длинные нервные пальцы Реда стали массировать напряженные мышцы ее шеи и плеч. Ощущения были приятными, но опасно расслабляющими.

— Я могу придумать и другое занятие, чтобы использовать твою энергию, — промурлыкал он.

Ей вдруг стало удивительно хорошо, но она мгновенно насторожилась, ощутив опасность, таившуюся в его пальцах и соблазнительной интонации.

— Спасибо. Мне и так не скучно, — ответила она, вставая. — Мне кажется, пора ужинать. И нет необходимости так вульгарно ухмыляться, — вскипела она.

— Мне нравится быть чуточку вульгарным, крошка. Я ведь не Келвей, не так ли? — сказал он, отодвигая стул. — Ты права, пора ужинать. Ты должна поддерживать силы.

Кэтрин едва сдерживалась, чтобы не влепить ему пощечину. Впрочем, он прав, ей действительно понадобятся силы.

— Я тебя понимаю. Обычное нервное состояние перед свадьбой, — улыбнулся Ред.

Кэтрин, проигнорировав его усмешку, уселась за стол, а он отошел к кухонному столу и начал поливать спагетти соусом.

— Неужели ты не видишь, крошка, что лучшего мужа, чем я, тебе не найти? Я умею готовить, стирать, пришивать пуговицы…

— Да, у тебя сплошные достоинства, — ответила она язвительно. — Шантажист, лицемер. Да, мне страшно "повезет", если я окажусь настолько дурой, что действительно выйду за тебя замуж. — Она чуть ли не задыхалась от возмущения.

Ред поставил перед ней полную тарелку спагетти и предостерегающе произнес:

— Будь осторожней, крошка, иначе я могу подумать, что ты переигрываешь. Пармезан? — спросил он, не дав ей открыть и рта.

Кэтрин взяла сыр и сердито смотрела, как он усаживается напротив нее.

— Может, я и выйду за тебя замуж, Ред, но поверь мне, я не стану женой, с которой ты будешь с удовольствием знакомить своих друзей. Ты не поверишь, какой взбалмошной и неблагоразумной я могу быть, если захочу! — предупредила она, желая заставить его понять, что его устрашающая тактика не производит на нее впечатления.

— Это просто заставит их еще больше симпатизировать мне, — сухо ответил он.

После короткой внутренней борьбы благоразумие победило, и их разговор приобрел более спокойное течение. Спагетти оказались прекрасными, и, лишь начав есть, Кэтрин поняла, насколько она голодна. Вино растопило ее гнев и враждебность.

— Ты пишешь книги для себя или исключительно для продажи? — Эти слова разрушили продолжительную паузу, возникшую в разговоре.

Ред, вытирая случайно разлитое ею вино, удивленно спросил:

— Что ты сказала, Кэт?

И она поняла, что он не так уж внимателен к ее словам. Его мысли витали где-то далеко, подумала она с затаенной грустью. Она повторила свой вопрос с ноткой недовольства в голосе.

Он выпрямился и закатал рукава рубашки, открыв загорелые руки, поросшие темными волосками.

— Ты интересуешься моим творчеством? С каких это пор? — спросил он ее с легкой иронией в голосе, к которой она уже привыкла. — Мне повезло, что я смог совместить приятное с полезным без необходимости идти на компромиссы. — Он приподнял брови, увидев, как она наполняет снова свой бокал, — Разве благоразумно так много пить?

Кэтрин сузила глаза.

— А что, мне уже нужно твое разрешение?

— Можешь хоть напиться и качаться на люстре, крошка, мне все равно, — почти безучастно отозвался он.

— Думаю, что твоей люстре ничего не грозит, — отрезала она, и краска выступила на ее щеках. — Я думала, что авторы наделяют своих героев собственными чертами характера. Твои же герои всегда такие… обычные… заурядные…

— А разве я сам не такой?

Небесно-голубые глаза Реда в упор смотрели на Кэтрин. Его невозмутимость действовала ей на нервы; единственная предсказуемая черта в Реде, думала она, это его непредсказуемость. Обыкновенным он никогда не будет.

— Ты считаешь обычным то, что ухитрился совместить карьеру фотожурналиста, репортера новостей и писателя? — продолжала она таким тоном, словно такой избыток талантов был преступлением.

Ред пожал плечами.

— Множество женщин одновременно работают, воспитывают детей и ведут дом. Что здесь особенного? Я могу позволить себе быть эгоистом. Мне некого ублажать, поэтому я все делаю для себя.

— Но тебе-то самому, что тебе нравится больше всего? — настаивала она, несколько удивленная его скромностью.