— Когда Дромас забеременела, — произнес Юба, — я не отходил от нее, я во всем принимал участие. А сейчас я провел неделю с женщиной, которая теперь носит под сердцем моего ребенка, и меня не тянет к ней, я не желаю ее более видеть. Если бы я не прожил жизнь с Дромас, я был бы в состоянии сказать ей об этом открыто и безжалостно. Но, проведя рядом с Дромас двадцать лет…

Маара слушала это «…проведя рядом с Дромас двадцать лет…» как песню, басню, рассказ, как что-то внешнее, не затрагивающее глубин ее души. Она положила руку на плечо Юбы.

— Знаешь, Юба, с этим можно справиться.

— Как? — В его голосе слышалось раздражение. — Есть вещи, которых никому не дано изменить, исправить. Вы, молодые, воображаете, что можете сладить со всем на свете. Если бы! Дромас и я — мы одна личность, единая. А теперь я лежу ночью без сна и поневоле представляю себе эту девицу, Кайру. А ведь она даже не в моем вкусе. А что у нее в голове творится! Хитрое, наглое, беспринципное существо. Дромас удалилась от меня в соседнюю спальню. У меня такое чувство, как будто меня раздирают пополам.

Они чуть помолчали, не обращая внимания на молодых людей, усердно демонстрирующих инспектирующему начальству парадную лихость и бдительность.

Жаркий день, сухой сезон, на равнине злыми духами вздымаются и опадают пыльные вихри. Маара наблюдает за ленивым течением воды и замечает зловещие признаки пересыхания русла, готового разбиться на цепочку водных ям.

— Итак, Маара, какое ты видишь решение?

— От тебя рождаются дети. Ты это доказал. Если забеременеют еще две, три девушки… Может, и больше…

— Гм… Ты хочешь превратить меня в самца-производителя.

— Ну… А что иначе?

Последовавший за этим его взгляд заставил Маару вскрикнуть.

— Нет-нет! Я вовсе об этом не думала. Я уродина, я понимаю…

Она чувствовала, что этот добрейший человек ударил ее, ткнул в больное место. И в то же время где-то в глубине души убеждала себя: «Я уже не такая костлявая… и волосы отрастают…» Ее глаза тоже налились слезами. Юба почувствовал укол совести и принялся ее утешать, только причинив дополнительную боль.

— Маара, будь терпеливей. Ты уже гораздо лучше выглядишь. И не вбивай себе в голову глупости, ты очень привлекательная девушка. Боюсь, как бы хадроны на тебя не обратили внимания… В общем, чего ты ждешь от меня согласно своему мудрому плану?

— Ну… Я уже не от одной нашей женщины слышала… Они завидуют Кайре. На следующей встрече общины тебе нужно самому это предложить. Ида, конечно, жаждет…

— Ох, и Ида…

— Она уже просила меня родить ей ребенка, когда начнутся кровотечения. Но нет, нет! — воскликнула Маара, уловив его вопросительный взгляд. — Это слишком ужасно… Умирающие дети… Ничего нет страшнее…

Она с удивлением вспомнила, что в скальной деревне смерть младенцев и детей не производила на нее такого ужасающего впечатления. Когда умер ребенок во время похода, она совершенно не переживала. Какой-то защитный механизм не давал сознанию воспринимать весь ужас происходившего. Теперь же все эти смерти проходили перед ее внутренним взором. Рождение, надежды — и конец. Каменные лица матерей, озлобление отцов, долбящих маленькие могилки в камне или выставляющих трупики на съедение хищникам.

Юба обнял Маару, она прижалась к нему и зарыдала, изливая все невыплаканные слезы. Он же печально думал, что этой девушке никогда не понять его печали по Дромас.

Кайра потребовала созвать сход общины, и, когда все стали собираться, она ворвалась в комнату и принялась расхаживать, почти бегать, кусая губы и размахивая руками.

— Присядь, успокойся, еще не все пришли, — обратилась к ней Кандас.

Но Кайра оказалась не в состоянии переносить ожидание неподвижно.

— Перед нами серьезные проблемы, требующие решения, — сказала Кандас.

— Да, конечно, а моя, значит, несерьезная! — взвилась Кайра.

Вошли Мерикс и Маара. Они вернулись после обхода складов продовольствия. Вплыла Ида, уселась, вздыхая и обмахиваясь веером, сразу привлекшим всеобщее внимание, ибо был он сделан из перьев птицы, давно вымершей или мигрировавшей на север. Взмахи веера вместе со вздохами оттеняли ее скорбный настрой. Изящно двигалось пухлое запястье, пощелкивал веер, мелькали пестрые перья… Ида молчала, но все видели, что она чувствует себя преданной: Кайра заявляла во всеуслышание, что хочет оставить ребенка себе.