Но еще жизнь в Амарилле, к несчастью ее, пламенела:

Грудь у нее поднялась и забилась, лицо загорелось

Темным румянцем, глаза, на меня проглянув, помутились.

Вот вскочила, вот побежала из города, будто

Гнали ее эвмениды, суровые девы Айдеса!

Был ли, младенец, я в силах догнать злополучную деву!

Нет… Я нашел уж ее в сей роще, за этой рекою,

Где искони возвышается жертвенник богу Эроту,

Где для священных венков и цветник разведен благовонный

(Встарь, четою счастливой!), и где ты не раз, Амарилла,

С верою сердца невинного, клятвам преступным внимала.

Зевс милосердый! с визгом каким и с какою улыбкой

В роще сей песню она выводила! сколько с корнями

Разных цветов в цветнике нарвала и как быстро плела их!

Скоро странный наряд изготовила. Целые ветви,

Розами пышно облитые, словно роги, торчали

Дико из вязей венка многоцветного, чуднобольшого;

Плющ же широкий цепями с венка по плечам и по персям

Длинный спадал и, шумя, по земле волочился за нею.

Так, разодетая, важно, с поступью Иры-богини,

К хижинам нашим пошла Амарилла. Приходит, и что же?

Мать и отец ее не узнали; запела, и в старых

Трепетом новым забились сердца, предвещателем горя.

Смолкла – и в хижину с хохотом диким вбежала, и с видом

Грустным стала просить удивленную матерь: «Родная,

Пой, если любишь ты дочь, и пляши: я счастлива, счастлива!»

Мать и отец, не поняв, но услышав ее, зарыдали.

«Разве была ты когда несчастлива, дитя дорогое?» —

Дряхлая мать, с напряжением слезы уняв, вопросила.

«Друг мой здоров! я невеста! из города пышного выйдут

Стройные жены, резвые девы навстречу невесте!

Там, где он молвил впервые люблю Амарилле-пастушке,

Там, из-под тени заветного древа, счастливица, вскрикну:

Здесь я, здесь я! Вы, стройные жены, вы, резвые девы!

Пойте: Гимен, Гименей! и ведите невесту в купальню.

Что ж не поете вы, что ж вы не пляшете! Пойте, пляшите!»

Скорбные старцы, глядя на дочь, без движенья сидели,

Словно мрамор, обильно обрызганный хладной росою.

Если б не дочь, но иную пастушку привел Жизнедавец

Видеть и слышать такой, пораженной небесною карой,

То и тогда б превратились злосчастные в томностенящий,

Слезный источник – ныне ж, тихо склоняся друг к другу,

Сном последним заснули они. Амарилла запела,

Гордым взором наряд свой окинув, и к древу свиданья,

К древу любви изменившей пошла. Пастухи и пастушки,

Песней ее привлеченные, весело, шумно сбежались

С нежною ласкою к ней, ненаглядной, любимой подруге.

Но – наряд ее, голос и взгляд… Пастухи и пастушки

Робко назад отшатнулись и молча в кусты разбежались.

Бедная наша Аркадия! Ты ли тогда изменилась,

Наши ль глаза, в первый раз увидавшие близко несчастье,

Мрачным туманом подернулись? Вечнозеленые сени,

Воды кристальные, все красоты твои страшно поблекли.

Дорого боги ценят дары свои! Нам уж не видеть

Снова веселья! Если б и Рея с милостью прежней

К нам возвратилась, всё было б напрасно! Веселье и счастье

Схожи с первой любовью. Смертный единожды в жизни