Началась выгрузка самолёта. Мы должны были спешить, чтобы пересечь линию фронта под покровом ночи. Работали дружно. Любо было смотреть, как принялись за дело гости и хозяева!

У меня были с собой московские папиросы «Москва — Волга». Заметив, что многие курят, я стал угощать их. Вокруг меня сразу сгрудилась толпа, каждый хотел получить папиросу, даже коробку и ту отобрали у меня. Те, кому папирос не досталось, окружили счастливчиков: каждая папироса переходила из рук в руки, её рассматривали, пробовали прочесть золочёную надпись на гильзе. Никто, к моему удивлению, не закурил: подаренную папиросу, любовно осмотрев, бережно закладывали за отворот пилотки.

Досада взяла меня: и дал же я маху! Греки курят только сигареты или трубки, к нашим гильзам с твёрдым мундштуком они непривычны. Однако неужели им неинтересно попробовать, каков табак? Когда я спросил об этом одного из партизан, тот дружелюбно хлопнул меня по плечу.

— Напрасно беспокоитесь, — перевел мне Федя его слова, — очень хорошие папиросы, просто замечательные! Но пока мы будем беречь их, закурим все сразу в День Победы!

В разгар нашей разгрузки явился английский офицер связи. Мы признали его сразу: белый цвет его кожи резко выделялся среди смуглых партизанских лиц, да и британская колониальная форма светло-кофейного цвета вместе с пробковым шлемом были нам хорошо знакомы.

Небрежно волоча ноги в желтых крагах, сухопарый и долговязый, с бледным продолговатым лицом англичанин подошел к полковнику Попову и ленивым жестом, приложив два пальца к головному убору, стал расспрашивать, как мы рискнули сесть наугад в горах, на незнакомой площадке.

— Я вас вовсе не ждал! — процедил он сквозь зубы.

— Возможно, — нашёлся полковник, — что вы нас и не ждали. Но вот они ждали с нетерпением!

Тут советский офицер сделал широкий жест, указав рукой на обступивших нас партизан.

— Господин офицер, — вмешался я в разговор, — ждали вы нас или не ждали, сейчас уже неважно… Вы лучше скажите: почему так долго не отвечали? Вы же видели наши световые сигналы и ракету?

— А я и не собирался вам старт выкладывать, — ответил англичанин всё так же невозмутимо. — Вас здесь вообще не должно было быть! Мы ждали сегодня французский самолёт из Каира. Вам просто повезло: вы подстроились под время его прилёта — вот и пришлось вас принимать.

— Ну, пустяки, — сглаживая мою резкость, добродушно заметил майор Иванов. — У нас есть такая пословица: всё хорошо, что хорошо кончается!..

Партизаны окружили самолёт тесным кольцом. Федя не успевал переводить. Они просили передать привет Москве, приглашали посетить их в лучшее время на освобождённой греческой земле, выкрикивали нам дружеские пожелания.

Командир партизан долго не отпускал моей руки: просил прилетать почаще.

Особенно трогательным было прощание с нашими пассажирами — одиннадцатью советскими офицерами, с которыми мы сроднились за эту богатую переживаниями ночь. Их ждали трудные переходы по горной местности, стычки с немецкими карателями. Вся боевая страда партизанской жизни была у них впереди. Но мы твёрдо надеялись, что будем ещё летать к ним, будем не раз встречаться.

Перед последним рукопожатием майор Иванов сунул мне листок из блокнота:

— Вот адрес… Попадёшь раньше меня в Москву, зайди к жене и дочери, передай им привет!

Мы обнялись, поцеловав друг друга троекратно, и взяли друг с друга слово встретиться в недалеком будущем…

Фары самолёта освещали гладкую взлётную дорожку, очертания ближних гор, затянутых дымкой предутреннего тумана.

Моторы запущены, крутятся лопасти винтов, отбрасывая назад мощную струю воздуха. В свете фар мечутся командиры, они никак не могут оторвать партизан от самолёта.

— К взлёту готовы? — спрашиваю экипаж.

— Готовы к взлёту! — звучат ответные слова.

Рёв моторов на взлетной мощности отозвался в горах тысячеголосым эхом, за хвостом взвился столб пыльного вихря.

Теперь домой, на базу!

Разворот, ещё разворот… Облегчённый самолёт послушно набирает высоту, по спирали выбираясь из глубокого колодца. Гребни гор уже под нами, наша высота — две с половиной тысячи метров.

— Командир, на обратный путь горючего не хватит! — огорошивает меня механик.

— Где же ты был раньше, чёрт бы тебя побрал! — не стерпел я.

Ну что ж, не хватит на изломанный маршрут, полетим по прямой — она ведь, как известно, является наикратчайшим расстоянием между двумя точками.

О том, что наш экипаж не только сбросил груз, но и приземлялся в расположении греческих партизан, да ещё на греческой территории, союзники узнали сразу. Всполошились они изрядно. Не успел я как следует выспаться после полёта, как услышал сквозь сон: