— Всего доброго, сэр.

И мы разошлись в разные стороны…

Утро потеряло всю свою первозданную прелесть. Хотя туман и рассеялся, заметно похолодало. Я прошла через рощицу и уже приближалась к сложенной из валунов стене, как меня охватило знакомое чувство тревоги; мне захотелось бежать домой — к тете Мэгги, под защиту ее любви и здравого смысла. Я хотела стать частицей ее гармоничного существа, которому не ведом болезненный страх…

Если бы я оказалась в будущем и меня спросили, почему я так спешила домой, то вспомнила бы еще об одном человеке — Дэви Маквее. В молчаливом уединении на берегу озера меня пронзило чувство общности с ним. Нас объединял Страх, только природа его была разная. Я боялась людей, способных предать. Но какой страх терзал душу Маквея — я еще не понимала. Знала только одно: этот страх изуродовал его жизнь.

Когда я обошла вокруг подножия холма и увидела тетю Мэгги, стоявшую в домашнем халатике у двери коттеджа, я бросилась к ней — как ребенок под крыло своей матери.

И она, как все матери на земле, встретила меня вопросом, полным тревоги:

— Где это тебя носит в такую рань? Я вся изволновалась.

— Мне не спалось. Я ходила смотреть восход солнца. А почему вы не спите?! — Чувство страха улетучилось в одно мгновение, я была в безопасности. — Ведь вы никогда так рано не встаете.

— У меня болит зуб.

— Тетя Мэгги, не притворяйтесь!

— Ты мне это уже говорила, когда я чуточку занемогла. Так вот, я не собиралась болеть тогда и мне совсем не нравится зубная боль сейчас, — трогательно-серьезно отчитала меня добрейшая тетя Мэгги.

Мне почему-то хотелось смеяться. Но я сдержалась, боясь предстать черствой и бездушной.

— Ладно, вырывайте зуб без всякого сожаления. Чем меньше останется зубов, тем меньше вероятность, что они когда-нибудь заболят. — Я хотела рассмешить тетушку.

Оставив без ответа мою шутку, проницательная леди смекнула, что со мной что-то произошло.

— Ты бледна и выглядишь усталой. Наверное, ты совсем не спала? Тебе не холодно? Ты вся дрожишь.

— Немного замерзла. С удовольствием выпила бы чая.

— Он давно готов.

Через несколько минут, у камина, в котором весело плясали язычки пламени, мы уже сидели рядом, наслаждаясь божественным напитком.

— Сегодня начинаю писать книгу. Я уже придумала название. Она будет называться «Закованный в панцирь», — порадовала я свою любимую тетушку приятной новостью.

Глава 6

Моя новая книга оказывала на меня особое влияние. Хотя я несколько видоизменила персонажей и облик поместья Лаутербек, глубинная суть жизни его обитателей проступала в каждой написанной строчке. Но больше всего меня тревожило другое. Я поняла: мне придется в состав действующих лиц романа ввести и себя. Против воли я оказалась втянутой в водоворот драматических событий. С героями предыдущих книг меня связывало многое, но я играла в них роль чувствительной, болезненной и беззащитной героини.

Однако с первых же страниц нового романа возникал образ самовлюбленной и эгоцентричной особы, производившей не лучшее впечатление.

Мой автопортрет мне не нравился. Но я не могла ни заменить, ни убрать эту героиню из сюжета книги, так как она органично вписывалась в драму семьи Маквеев. Я понимала, что судьбы главных персонажей должны были мою героиню заставить меньше думать о себе. Однако, следуя законам творчества, пришлось «обогатить» ее характер некоторыми несвойственными мне самой чертами. Такое «насилие» над прототипом происходит часто, когда герои книги начинают жить по своим законам, диктуя поведение автору. Я хотела сделать свою героиню сердечной и отзывчивой, какой ощущала себя. Она мне виделась чутким человеком, к которому со своими бедами обращаются люди, и, несмотря на свою молодость, походила душевной красотой на тетю Мэгги. Мне хотелось, чтобы моей героине было присуще чувство сострадания и жертвенности. Но в моем благородном замысле не хватало каких-то важных психологических звеньев.

Однажды, в минуту отчаяния, я вбежала к тете Мэгги с покаянием. Возможно, причина всех несчастии скрывалась во мне: отец и мать меня бросили, Ян оказался двоеженцем. Я никогда не забуду его обличения: «Вспомни хорошенько, я ведь никогда тебе не предлагал выйти за меня замуж. Ты сама сделала мне предложение».

Утешая меня, тетя Мэгги сказала исцеляющие слова: «Это не твоя вина. Ты добрая и славная девушка с горячим любящим сердцем. Те, кто не может разглядеть этого за твоей сдержанностью, Господом лишены способности глубоко чувствовать». Тетя Мэгги, словно опытный психолог, назвала мои истинные, лучшие черты. Теперь же я хотела, чтобы эти свойства характера проявились и в судьбе моей героини, но они ни в какую не оживали под моим пером.

Меня так захватил роман, что в последующие недели я видела Дэви Маквея всего дважды, да и то издалека. В хорошую погоду тетя Мэгги совершала свой ежедневный «молочный» поход в дом за холмом и по возвращении высказывалась не очень лестно о Флоре Клеверли.

В одно из таких «молочных» посещений до Маквеев тетушка, вернувшись в коттедж, разразилась гневной тирадой.

— Эта наглая особа все больше и больше распускается. Уверена, в семье назревает бунт. Правда, следует отдать должное ее пчелиному трудолюбию: она всех обстирывает, у нее на лужайке натянуто восемь веревок, и они до отказа заполнены бельем. Чтобы одолеть такую прорву работы, надо вставать ни свет ни заря. Когда я пришла, была только половина одиннадцатого, а она уже вовсю колотилась на кухне у плиты.