— Правда твоя, десятник. Монеты в кисе лежат тихо, а с тремя пери где тебе управиться в твои-то годы…

Хохот заглушил последние слова Догана. Десятник только головой покачал. Когда смех утих, Доган продолжал:

— Красотка что надо! — Он сложил пальцы горстью и поцеловал их. — Одно меня утешает: не досталась она и бею азапов. Сам видел, как люди великого визиря Али-паши увели ее, извини, десятник, — выкупили… Только вот на что она Али-паше, ума не приложу. Не по его это части…

— Джигит ты лихой, — перебил его десятник. — Но, видно, голову сложишь не в сече, а на плахе. Мелешь языком почем зря…

Доган вскочил с неожиданной для его огромного тела резвостью, раскинул руки, обвел глазами товарищей:

— Всех беру в свидетели! Десятник усомнился в прозорливости государя нашего, да умножится слава его. И меня еще плахой стращает!

— Да ты что? Сдурел! Разрази меня гром, если я…

— Погоди, погоди! Зря, говоришь, языком я болтаю? Выходит, по-твоему, зря наш повелитель султан Баязид — да продлятся его дни! — приказал всех молоденьких пленных монахов подарить великому визирю Али-паше?

Азапы громыхнули. Десятник сплюнул. А Доган, сев на свое место, обернулся к Мустафе:

— Недаром сказано: размышлять о справедливости Аллаха, милостивого и милосердного, — дело улемов. А нам она и так видна: не досталась овечка и твоим обидчикам, не по зубам оказалась. Так что ты не печалуйся…

Мустафа, потешавшийся вместе со всеми над тугодумием служаки-десятника, снова помрачнел. Опустил голову, встал и, не говоря ни слова, пошатываясь, пошел к выходу.

— Чего ты пристал к парню? — послышался за его спиной голос десятника. — Вино — что качка морская. Ходил я на галерах не в один поход, знаю: кого мутит, кого веселит, а кого печалит. Ну, перебрал немного, бывает, а ты со своей…

Над Бурсой стояла темная безлунная ночь. На окраинах перекликались собаки, свидетельствуя хозяевам, что неусыпно несут свою службу. Напротив, в конюшне султанских всадников, перебирали копытами и хрупали сеном копи. Крупные звезды мерцали во влажном вешнем воздухе. Правду сказал Доган: размышлять — дело улемов… А может, пойти к кому-нибудь из них, подумалось вдруг Мустафе. Что, если он и впрямь поможет снять с души тяжесть? Только вот к кому?

Вместо ответа услышал он за спиной взрыв смеха. Доган продолжал потешать приятелей…

В первопрестольной Бурсе было немало мечетей, где служили ученые муллы. В многочисленных медресе образованные улемы обучали слову Аллаха будущих судей-кадиев, проповедников — хатибов, законоведов — факихов, готовили чтецов Корана — хафызов, каллиграфов и переписчиков священных книг — хаттатов. Но прошло немало недель, прежде чем Мустафа решился.

В пятницу в небольшой мечети, что стояла неподалеку от казармы азапов, на мимбар взошел молодой проповедник с рыжей, солидности ради крашенной хною, бородой и заговорил о всемогуществе Аллаха, без воли коего не упадет волос с головы человеческой. В подтверждение привел он слова пророка: «Приходите ко мне не с делами, а с намерениями вашими». Дескать, от человека зависит лишь чистота упований, а воплощение их во власти божьей. Посему следует-де очистить сердце от низких помыслов и сомнений, и каждому будет воздано по его намерениям.

То ли смысл этих слов, то ли искренняя вера, звучавшая в голосе хатиба, — еще не успели приесться ему слова, и потому пьянили они его, вели за собой сердце, — то ли самая молодость его — хатиб был всего лет на шесть старше, так или иначе, но Мустафа набрался смелости и, дождавшись, покуда проповедник, окруженный учениками медресе и служками, выйдет во двор, встал на его пути с поклоном.

— Чего тебе, воин?

— Не откажите в милости, дозвольте прибегнуть к свету вашего знания, досточтимый хатиб-эфенди.

— Мы слушаем тебя, воин.

Здесь? Во дворе мечети? Под настороженно насмешливыми взглядами служек? Высказать то, что и в словах с трудом умещалось? И все же он попробовал.

— Насколько ведомо мне, невежде, чрезмерное пролитие крови не может быть угодно Аллаху, милостивому и милосердному. Где ж, однако, мера?

Вопрос этот в устах простого воина был для хатиба удивителен как смыслом, так и выражением.

— Мера — в законах шариата. Их даровал Аллах — да пребудет вечно слава его над миром! — через посланника своего всем правоверным.

— А для неверных, ваше степенство?

— О них в Коране, в суре девятой, сказано: «Сражайтесь с теми из неверных, что близки к вам. И пусть они найдут в вас суровость». И еще: «Сражайтесь с ними — накажет их Аллах вашими руками и опозорит их».

— Отчего же всевышний карает нашими руками одних неверных смертью, других лишь пленом, а князей и воевод отсылает восвояси, чтобы снова могли они вредить правоверным?

Хатиб был не глуп. Он давно догадался, что сей молодой азап, в отличие от большинства его собратьев, обучен грамоте. Теперь понял и другое: какие события смутили душу воина. И удивился пуще прежнего — смелости, с которой тот высказал свои сомнения.