Здесь мы выпустили Чушку и спрятались. Поросенок некоторое время вертелся на месте, принюхиваясь и прислушиваясь. Потом приблизился к ручью, попил и шлепнулся набок, повернулся и из желтого превратился в черного. Поднялся и пошел, низко пригнув голову к земле, будто ищейка. Нашел тропу и мелкими шажками затрусил по ней.

С Сережей творилось что-то неладное. Он подолгу сидел у окна, водил пальцем по стеклу, а когда окликали его, не сразу отзывался.

— Да ты что, оглох, что ли? — сердилась Марфа на сына. — Сколько можно тебя звать? Морковку надо выкопать, а я никак не могу найти маленькую лопатку. Куда могла запропаститься, ума не приложу.

— Сейчас.

Сережа поднялся и пошел в сарай. Марфа за ним.

— Вот.

Штык лопаты был аккуратно завернут в мешок и перевязан веревкой.

— А это зачем? — удивилась мать. — Для чего завернул в мешок?

— Я в лес пойду за орехами.

— Это когда же ты ходил с таким большим мешком за орехами, да еще с лопатой? Говори правду!

— А я и говорю правду. Буду собирать лещину и желуди. Чушку надо спасать. Он погибнет зимой, если не найдет корма.

Марфа от неожиданности даже присела. Она уже забыла о существовании лесного зверька, от которого, как ей казалось, легко избавилась. Теперь спокойно и в доме, и во дворе, никакого штрафа платить не надо. А сын вот…

— А где, сынок, ты теперь искать его будешь?

— Там, на тропе, — ответил сын.

Лещины Сергей собрал всего полмешка, а вот желудей много. Недалеко от кабаньей тропы выкопал две ямы, утеплил их листьями и покрыл слоем земли. Хорошие и надежные получились кладовые.

Зима не заставила долго ждать. Закружило, завалило лес обильным снегом, но не пропала, не скрылась под ним тропа. На ней то и дело появлялись крупные сладкие желуди и, похожие на расколотые орехи, с двумя черточками позади, кабаньи следы.

…Не случайно я вспомнил сегодня эту историю, хотя и прошел целый год. Заглянул ко мне после тяжелого рабочего дня Петр Иванович, уставший, но веселый, и рассказал, что видел Чушку. По ранней зорьке идет он в поле к своему комбайну. Пора сейчас горячая, убирают пшеницу. И вдруг видит двух кабанов.

— Чушка! — крикнул наугад Петр Иванович вслед убегавшим диким свиньям.

И вдруг один кабан, уже рослый, неожиданно застыл на месте, повернул голову, чутко прислушиваясь, видимо, признал знакомый голос, а потом медленно повернулся и побежал к лесу.

— А жаль, что Сережка в лагере и не увидел своего питомца, — сказал Петр Иванович, — но я ему напишу, что жив и здоров его Чушка.

Желтые листья шуршат под ногами. Я иду по узкой тропке, которая бежит между желто-зелеными деревьями и спускается прямо к речке Пахре.

Надо мной кругами проносятся стаи грачей. Они о чем-то громко кричат, наверное, совещаются между собой или подгоняют молодых грачат.

Вот уже несколько дней перед отлетом на юг грачи собираются огромными стаями и летают по многу часов в день, увеличивая круги над своим домом.

И вдруг недалеко за кустами я услышал крик — одиночный, жалобный. Подошел к кустам и увидел раненого грача. Он пытался подняться, опирался на одну ногу и крыло и тут же падал, ударяясь клювом о землю.

Я бережно поднял его и понес домой.

— Ну, здравствуй, — говорю я и подхожу к клетке. «Карл!» — отвечает грач.

— А-а! Извини. Здравствуй, Карл Карлыч.

Грач удовлетворенно стучит белым клювом по клетке. Он уже почти выздоровел, только правая лапка еще болит, и Карл Карлыч осторожно ступает на нее. Настроение у грача превосходное. Он уже забыл, как тосковал и упорно ложился головой на юг — в сторону, куда улетали его друзья. А сейчас за окном медленно падают снежинки и стоят сугробы.

Карл Карлыч уже примирился со своим одиночеством и очень редко смотрит в окно, лишь тогда, когда прилетает синичка и стучит клювом по стеклу: тук-тук-тук. Тогда я открываю форточку и бросаю ей кусочек сала, а потом кормлю грача.

Карл Карлыч ест все: и хлеб, и колбасу, и фрукты, и даже конфеты.

В нашей квартире грача любят все, кроме собаки Найды. Когда птица пытается сказать что-то, Найда вздрагивает и лает на нее. И все из-за того, что однажды Найда просунула нос в клетку, а Карл Карлыч больно ударил ее по носу своим длинным, ровным и крепким клювом. С тех пор Найда и Карл Карлыч непримиримые враги.

О том, что пришла весна, я узнал самым первым. И помог мне в этом Карл Карлыч. Всегда степенный, подтянутый, с гордо поднятой головой, грач неожиданно изменился. Утром он растерянно поглядывал по сторонам, пытался взлететь и больно бился о прутья клетки.