Блоха смущенно кивнул.

— А здесь все проще. Здесь я даже могу позволить вам — какой ужас! — поцеловать меня при первой же встрече, даже не узнав вашего имени. — Она, смеясь, подставила губы. — Ну, смелее!

Блоха поколебался, нервно поправил очки и поцеловал ее.

— Да вы не умеете целоваться! Неужели у вас не было девушки?

— Нет, почему… — промямлил Блоха.

— Не страшно, я вас научу, — она сама жадно поцеловала его. — Да обнимите же меня, что же вы как деревянный. Смелее! — она скользнула нетерпеливыми пальцами под его пижаму. — У тебя такие мужественные плечи… У нас будет много времени, я тебя всему научу… А тебе нравится моя грудь?

Она распахнула халат, и Блоха остолбенел — под халатом у нее ничего не было.

— Дай руку! Дай сюда руку! Ну смелее же! — она схватила его ладонь и зажала у себя между ног, одновременно пытаясь дрожащими руками стащить с него пижамные брюки.

Блоха наконец увидел, что ее глаза расширились и застыли, рот растянулся в зверином оскале, а все тело бьет крупная дрожь. Он попытался встать, но она с неожиданной силой повалила его на землю, оседлала, содрогаясь в конвульсиях, и с криком вцепилась зубами ему в грудь. Блоха, корчась от боли, пытался за волосы оторвать ее от себя.

Над ними возникли санитары, один, просунув локоть под горло, оттащил ее от Блохи. Она страшно закричала, двое дюжих санитаров, с трудом удерживая, поволокли ее к корпусу.

Блоха поднялся, тяжело дыша, нашарил в траве очки. Провел ладонью по груди, глянул на кровь и покачнулся.

— Да ты еще и маньяк, приятель! — ухмыльнулся третий санитар. — Зачем девушку обидел?

— Я… Она сама… — пролепетал Блоха.

— Пожалте на укольчик! — Санитар взял его за шиворот и повел к больнице.

Блоха лежал на койке, мокрый от пота, часто дыша, мучительно выгибаясь в каждом суставе.

Двое пожилых соседей по палате сидели на подоконнике у зарешеченного окна, один вполголоса читал с крошечного мятого листка:

— Ну, как? — спросил он, волнуясь.

— Сильно, — ответил второй. — Хотя и не Пушкин, прямо скажем.

— Бросьте, Иван Николаевич, — обиделся поэт. — В наше время не до стилистических изысков…

Блоха смутно видел их на фоне четко расчертившей небо решетки.

Они заметили, что он пришел в себя, приподняли и подоткнули под спину подушку, дали воды в пластмассовой чашке.

— Надо быть осторожнее, молодой человек, — сказал поэт. — Вы будете смеяться, но здесь действительно встречаются сумасшедшие…

В кабинете с зарешеченным окном Игорь читал листок с типографским текстом. Не выдержал и улыбнулся.

Сидящий напротив человек с неподвижным лицом и тусклыми глазами сказал безо всякого выражения:

— Это стандартный бланк допуска к секретной документации. Не понимаю, что вы нашли в нем забавного.

— Ну вот написано: избегать любого общения с иностранцами. А если, скажем, ко мне на улице подойдет негр и спросит, сколько времени?

— Вы должны молча пройти мимо.

— А как же дружба народов? — весело спросил Игорь.

— В случае нарушения любого пункта подписки вы будете немедленно исключены из института, невзирая на все заслуги вашего отца.

— Так, может, кровью подписать? — попытался пошутить Игорь.

Человек по-прежнему безо всякого выражения смотрел на него.

— Шутка… — неловко разведя руками, пояснил Игорь.

Достал ручку и расписался.

— Соня! — крикнула мать из комнаты. — Открой, я не причесана!

— Я слышу! — Соня открыла дверь. На пороге стоял Мишка в новом мешковатом костюме, в галстуке, с букетом гвоздик.

— Привет… Можно?

Соня мгновение помедлила, потом решительно взяла цветы и улыбнулась:

— Конечно. Проходи.

Мать, накинув косынку на бигуди, выглянула в коридор.

— Здравствуйте, Инна Михайловна.

— Здравствуй… — мать выразительно глянула на Соню. — У тебя завтра контрольная.

— Я сама знаю, что у меня! — Соня захлопнула дверь своей комнаты. — Ты куда такой парадный? — засмеялась она.