— Там, — я неопределенно махнула рукой вперед. — Послушайте, извините меня, я не хотела всего этого, честное слово.

— Один черт, уже все началось, — тихо бросил он. — Забудьте.

— Что началось? Ага, понятно, теперь у вас будут неприятности из-за меня.

— Вы здесь ни при чем. У меня своя голова на плечах. Сейчас я отвезу вас домой, и забудьте вообще, что мы совами встречались. Эти ребята вас не знают и найти не смогут. Мне тоже не говорите, где вы живете, остановите меня где-нибудь за три квартала от дома, пешком дойдете — так будет надежнее. А то если начнут тянуть жилы из меня, то могу и проболтаться, — он усмехнулся.

— О чем вы говорите?! — ужаснулась я. — Думаете, вас будут пытать?

— Кто-то ведь должен ответить за ваши поступки, — улыбнулся он. — По-моему, одного вы здорово приложили, кажется, даже руку сломали.

— Лучше бы вообще убила, — ляпнула я и тут же пожалела об этом.

Он как-то странно посмотрел на меня и спросил:

— Вам уже приходилось убивать?

— Что вы, я пошутила! — запоздало рассмеялась я. — Сама не знаю, как все получилось. Наверное, от страха…

— Мне бы так испугаться хоть раз, — завистливо вздохнул он. — Я правильно еду?

—Да, на Садовом сверните налево. Послушайте, Сергей, но ведь вам теперь нельзя домой ехать. Они же знают, где вы живете?

— Знают, но домой я не поеду. У меня есть еще одна берлога, о ней никто почти не знает.

—Тогда я поеду с вами! — решительно заявила я, помня о своем задании.

— Нет! — так же решительно отрезал он.

— Но вы обещали рассказать о себе! — настаивала я.

— В другой раз!

— А если вас убьют к другому разу? Я же спать перестану, пока не узнаю ваших тайн!

— Это не тайна, а скорее горе. Зачем вам чужое горе?

— А может, я влюбилась!

Наступила неловкая тишина. Я всегда позволяла себе самозабвенно врать во имя достижения благой цели, но теперь мне даже самой показалось, что я перешла все границы. Такими вещами, как любовь, не шутят. Ее нельзя использовать в работе, это удар ниже пояса самому себе, запрещенный прием, и мне никто не давал права играть святыми понятиями! Акира наверняка бы не одобрил этого. Глупая и мерзкая девчонка!

Я залилась краской, и он это увидел. Не знаю, что уж он там подумал, какие сделал выводы, только через минуту сказал:

— Если вы шутите, то вы — самая страшная женщина из тех, кого я когда-либо встречал. Я очень серьезно отношусь к этому. К счастью, я не верю вам, и сейчас мы расстанемся. Как бы то ни было, рисковать вами я не собираюсь. Это моя жизнь и моя игра. Если выиграю, то найду вас. Если нет — пусть хоть память хорошая о вас останется. Вы мне очень понравились, Мария. Я ведь два года никому такого искренне не говорил и не собирался. А тут словно затмение, — он поморщился как от зубной боли. — Видите ли, я влип в одно дело по самые уши, и мне скорее всего не выбраться. Почему вы не появились раньше? — Он посмотрел на меня своими ясными, грустными глазами, и мне захотелось заплакать.

Прикусив губу, я молчала, не зная, что сказать и что вообще думать. Душа моя была в смятении. Этот мужчина покорял меня своей искренностью и почта таким же, как у меня, отношением к жизни. Мы с ним одинаково думали и скорее всего одинаково чувствовали. Он все больше и больше начинал нравиться мне как мужчина, и это меня пугало, но я ничего не могла с собой поделать. Красивые брюнеты были моей слабостью, в них для меня было нечто, что притягивало и манило, как миска сметаны голодную кошку. При встрече с ними я забывалась и теряла разум. Так происходило и на этот раз. Из последних сил взяв себя в руки, я сказала:

— Извините, но вы себя явно переоцениваете, Сергей. Вы уверены, что каждая девушка, увидев вас, должна терять рассудок от счастья? Вы слишком близко к сердцу все воспринимаете, и меня это пугает. Я привыкла жить легко, свободно, без переживаний и слез, а вы, я смотрю, только о страданиях и мечтаете, — я вульгарно ухмыльнулась ему в лицо. — Боюсь, мне придется в вас разочароваться. Остановите здесь.

Я видела, как он побледнел, как задрожали его губы от нанесенной мною обиды, и мне хотелось растерзать саму себя. Но что-то заклинило во мне, и я желала лишь одного — поскорее сбежать, чтобы не видеть боли в его глазах, чтобы не сломаться окончательно и не нарушить правила номер один: никаких чувств на работе…

— Прощайте! — Хлопнув дверью, я очаровательно улыбнулась ему, презирая саму себя, и нарочито весело и непринужденно пошла прочь, делая вид, что уже забыла о его существовании, этакая ветреная и легкомысленная особа. Я не видела и не слышала, как он завел машину и уехал, а он не видел слез, катившихся по моим щекам…

— Извините, босс, но я отказываюсь от этого дела, — твердо говорила я час спустя у него в кабинете. — Вот оставшиеся «жучки» и деньги. Пусть Валентина, если хочет, охмуряет этого клиента, или вы сами соблазняйте — мне все равно. И умоляю, не нужно вопросов. Он внимательно смотрел на меня поверх очков и не говорил ни слова, пока я вытряхивала дрожащими руками из сумочки аппаратуру слежения и делала свое заявление. Мне было неуютно под его колючим взглядом, я понимала, что рискую утратить работу, но терять достоинство и вспыхнувшую так некстати во мне симпатию к подследственному хотелось еще меньше. Пересчитав микрофончики, он вздохнул и произнес: