Уже шесть лет он был «в обойме». Он любил говорить, что уверенно держится в первой десятке лиц, приближенных к «самому». Конечно, в каждый конкретный момент его значимость могла быть и меньшей, но для Чикина была важна устойчивость. Шеф любил тасовать колоду. При этом исчезали тузы и короли, вдруг появлялись новые картинки и опять исчезали. Он же, Чикин, считал себя козырной десяткой. Самое удобное положение если хочешь дотянуть до конца игры: и сбросить жалко и убить трудно.

Правда, за эти годы он много раз менял кабинеты, но никогда «не понижал градус». Он гордился участием в развале лубянского монстра. Потом он «рулил» в двух министерствах, был советником, помощником, секретарем. Даже самые скромные по названию должности давали ему огромную власть. Вот сегодня он простой кадровик. Ну, главный, старший кадровик – но где?

Это только им кажется, что, ставя последнюю подпись, они принимают решения. Даже создавая иллюзию выбора Чикин всегда умел провести нужного человека. Конечно, иногда шеф выкидывал коленца и ставил своего, неожиданного человека. Но это были редкие капризы, взбрыки, игра, для поддержания образа непредсказуемого политика. Это были исключения, которые только и подтверждали правило: кадры (вернее – кадровики) решают все.

Чикин очень любил беседовать с кандидатами в последний день перед назначением. Именно – в последний. Когда друзья начинают робко поздравлять. Когда заказан банкет. Когда обсуждается с женой цвет мебели в новом министерском кабинете.

Кандидат ведет себя солидно и спокойно. А что волноваться? Остались сущие формальности: доклад документов, последняя подпись, поздравления, напутствия. Чикин проводит беседу в самом добром, в сверхдоброжелательном тоне: «Все готово. Завтра докладываю документы… Шансы у вас есть… Определенные… Правда, вот эти документы все портят. Практически сводят на нет. Тут у вас был очень крупный прокол. А эти подозрения так с вас и не сняты. А здесь: с кем это вы на фотографии? Очень, знаете, сомнительная связь…» Чикин делает минутную паузу и продолжает как лучший друг: «Знаешь что, я эти документы из папки… извлеку. Пусть у меня полежат. Нарушаю, конечно…»

Все! Этот новоиспеченный большой начальник будет до конца дней помнить Чикина как своего благодетеля, душеприказчика. И он будет бояться Чикина. Он не сможет не исполнить любую его просьбу.

В девяностом году он и мечтать не мог о таком. Кто он был тогда? Простой юрист крупного НИИ. Клерк… И политикой он интересовался постольку – поскольку. Тек – диссидент во время разговоров на кухне. В митинговую стихию демократов он вполз случайно. От скуки. Кто-то увлекался рыбалкой, кто-то боготворил классическую музыку, кто-то латал свой автомобиль, кто-то балдел от слабого пола, а он – проводил время в предвыборных штабах, писал прокламации, крутился в среде легендарных, гонимых властью правозащитников. Но и это все могло кануть в лету. Тогда таких активистов было море – тысячи, десятки тысяч.

Как удачно он тогда заболел. Ведь в середине августа он собирался ехать в Крым. Но – судьба! Он простудился (это летом-то) и для страховки взял билеты на двадцать пятое августа девяносто первого года. Он и сейчас хранит эти счастливые билеты. Естественно, что после девятнадцатого они ему не понадобились.

Три дня он метался по баррикадам у Белого Дома, группировал людей, руководил, строил, снабжал… Несколько раз он даже оказывался плечом к плечу с «самим». Не образно, не фигурально, а на самом деле.

Потом он праздновал, кого-то хоронил, крушил памятники, изгонял партократов.

Таких как он было много, но освобождающихся ключевых должностей еще больше. Особенно после Беловежской пущи.

Как важно в нужное время оказаться в нужном месте! А мог бы ты, Чикин, эти три дня пролежать на крымской гальке. И сидел бы ты сейчас в своем НИИ, и боролся бы за выдачу прошлогодней зарплаты, бесился бы на коммунистических митингах. А что? Бытие оно и сознание определяет…

Да, воспоминания… Чикин позволил предаться им лишь десять минут. Надо работать. Он потянулся к телефонной трубке, но кто-то опередил его. Этот номер почти никто не знал – для семьи у него был другой телефон. Странно… Чикин ответил лишь после пятого звонка.

– Юрий Андреевич?

– Я.

– Вас беспокоит Савенков Игорь Михайлович… Я по поводу вашего долга Маруеву. Помните такого?

– Кто вы?

– Я… частный детектив.

– Как вы узнали этот номер телефона?

– Понимаете Юрий Андреевич, я еще и бывший полковник КГБ.

– Понимаю… Что вы хотите?

– Я думал, что это вы хотите срочно со мной поговорить. Для вас это более важно, чем для меня.

– Загадками говорите, полковник… Хорошо, завтра…

– Нет, сегодня!

– Ладно. В одиннадцать сможете приехать?

– Договорились. Но квартира у вас, Юрий Андреевич, сложная для проникновения.

– Ценю ваш юмор. Пропуск закажу. Вас встретят и проводят… Адрес запишите. Впрочем, забыл с кем разговариваю. Вы и так, наверное, знаете?

Москва подавляет, утомляет, вовлекает тебя в какой-то круговорот. Это огромное беличье колесо, где крутятся тысячи, миллионы людей. Не ты задаешь темы своего движения. Ты должен бежать как все. Можно чуть медленнее или чуть быстрее, но – бежать. Нельзя остановиться. Колесо закрутит, поломает и выбросит.