Слушая сейчас Сизова, Волобой понимал — опасения начальника штаба не беспочвенны. Он прав: бригада сильна единством. Идти на выполнение самого трудного задания, разумеется, лучше всего всей бригадой, чтобы бить слитным бронированным кулаком. А тут заставляют рассыпаться. Но еще лучше понимал он другое: приказ есть приказ, его надо выполнять.

— Не будем терять попусту время. Державин головы с нас поснимает за промедление, — отрезал Волобой и распорядился оставить у гнилых болот третий батальон, а его горючее перелить в машины первого и второго батальонов.

Начальник политотдела подозвал к себе Викентия Ивановича, попросил созвать парторгов и замполитов подразделений.

Когда политработники собрались в штабном автобусе, Туманян приподнял, сморщившись от боли, голову, уперся затылком в проломленную стенку автобуса, изложил поставленные перед бригадой задачи.

— Обстановка тяжелая, — заключил он. — В такое трудное положение бригада попала, пожалуй, впервые за всю войну. Об этом и надо рассказать бойцам, ничего не приукрашивая. Боец все поймет. Поймет и преодолеет.

От начальника политотдела Викентий Иванович направился в будыкинскую роту. Там шло открытое комсомольское собрание. Горячую речь произнес Драгунский — призвал всех комсомольцев идти вперед, без устали бить самураев и если станут без горючего танки — катить их на своих плечах до самого Порт-Артура. Но весь эффект от его речи смазал Поликарп Посохин.

— Это как же, паря, на плечах до Порт-Артура? Далеко больно, — пробурчал он, будто спросонья. А когда на него зашикал Юртайкин и попросил высказать свою точку зрения, он ответил ему: — Про точку я врать не буду, но по части самурая я тебе еще в Холуни калякал: «Чего ты горланишь как недорезанный: «Уря, уря!» Было это дело, Семен? То-то и оно, паря. Самурая на «уря» не возьмешь. Он тебе за здорово живешь руки вверх не подымет. Его ломать надо. Мы с ним, дьяволом, еще с гражданской знакомые. — Поликарп потупился, чуть заметно улыбнулся: — А теперича у меня второй вопрос. Тут лейтенант говорил: «Комсомольцы, вперед!» А куда же мне подаваться — как несоюзной молодежи? Назад бежать, что ли, али как?..

«И откуда его вынесло?» — досадовал Валерий.

Бригада тронулась в путь и к исходу дня подошла к маленькой деревушке. Измученные маршем, бойцы едва держались на ногах. Танки головной походной заставы поднялись на невысокий взлобок, откуда открывался вид на бескрайнюю равнину, залитую водой.

— Равнина, а похуже гор, — угрюмо сказал Забалуев. — Как же форсировать без понтонов такие моря?

— А что тут хитрого? — спросил Юртайкин. — Вы знаете, как наши вятские мужики в старину реку форсировали без понтонов?

— Ну давай, сбреши, — покровительственно похлопал Сеню по спине Забалуев. — Сбреши — все полегчает...

— Это не брехня. — Сеня шмыгнул носом, прикурил сэкономленный окурок. — Дело-то как было? Собрались наши вятские мужики с топорами в город на заработки. Попрощались на берегу с бабами, сели на бревно. А чтобы не оскользнуть, связали ноги внизу лыком. И подались таким манером на тот берег. А на середине реки бревно возьми да и перевернись. Все мужики — вниз головами и вверх лаптями! Бабы с берега диву дивятся: «Да что это такое деется: не успели от берега отчалить, уже лапти сушать!»

Сенина шутка рассмешила лишь самого Сеню: уж больно все устали, да и есть хотелось до смерти, а пакеты НЗ давно уничтожены. Старшина Цыбуля сегодня весь день костерил интендантов за то, что не подвезли продовольствия для личного состава. Теперь хотел переключиться на Юртайкина — отчитать за неуместные шуточки, но его окликнул сзади минометчик Серебренников.

— Как жизнь, Федосий Нестерович? — спросил он на ходу, поспешая в свою роту.

— Живу, як собака на мельнице.

— В каком смысле?

— Морда в муке, а сам голодный, — ответил полтавец и со злостью сплюнул.

Танки спустились в густой, залитый водой кустарник. Пошли вдоль пригнутого ливнями прошлогоднего камыша. Из приречных зарослей ивняка высыпала навстречу толпа китайцев. Они что-то кричали, махали руками. У некоторых за спинами японские винтовки.

Увидев впереди высокого тощего китайца в длинном балахоне, Иволгин подумал: «Не он ли это на границе выходил на Атаманскую сопку?» Рядом шагал широкоплечий китаец в большой соломенной шляпе-доули. Иволгин без труда узнал в нем мукденского рикшу Ван Гу-ана. Видно, вместе с войсками Ван Гу-ан торопился в родной Мукден. Лицо у рикши встревожено. Подбежав к танку, он поднял вверх обе руки:

— Тин! [21]

По отдельным словам и жестам можно было понять — поблизости японцы. Но где они и сколько их, выяснить было невозможно. Иволгин хотел было направить Ван Гу-ана в штаб бригады, но тут подкатил виллис, на котором комбриг и Русанов догоняли ушедший вперед батальон. Викентий Иванович, выслушав Ван Гу-ана, нахмурился.

— Японцы вырезали китайскую деревню, — перевел он. — Не исключено, что это постарался Мамура.

Из дальнейших расспросов выяснилось: впереди дамба — единственный путь к мосту через разлившуюся реку и далее — к аэродрому. У дамбы — японская засада. Самураи вырезали деревню для того, чтобы сохранить в тайне засаду. Ван Гу-ан добавил, что у японцев есть пушки.