Рассвирепев и забыв о своем давнем правиле никогда не пороть Леньку, отец уже извлек из ящика письменного стола знаменитые замшевые подтяжки, и только мольбы матери, убедившей мужа, что нельзя, грешно трогать мальчика, который говеет, готовится к великому таинству, заставили Ивана Адриановича сдержаться и спрятать подтяжки обратно в ящик. Через минуту, слегка успокоившись, он снова появился в дверях кабинета.

— Пойдешь на рынок, — сказал он Леньке, — разыщешь женщину, которую ты обманул, и вернешь ей эти дрянные деньги. А если не найдешь, — отдашь нищему. Понял?

— Понял, да, — пролепетал Ленька. — Сейчас идти?

— Да. Сейчас.

Ленька со вчерашнего вечера ничего не ел. Еще в церкви он боролся с греховными мыслями, предвкушая удовольствие, с каким он будет пить дома горячий кофе с «постным» миндальным молоком и уплетать яблочные, жаренные на постном же масле, оладьи. Завтрак ждал его на столе, кофейник аппетитно дымился, но Леньке пришлось снова одеться и идти к церкви.

Церковные ворота были закрыты, женщина с подснежниками возле них уже не стояла. Не было почему-то и нищих. Обычно, когда не надо было, они попадались на каждом шагу, а тут Ленька обошел все окрестные улицы и, как назло, не встретил ни одного человека с протянутой рукой. Сжимая в потной руке опостылевшие деньги, он брел по направлению к дому, и у него уже мелькала мысль — не бросить ли незаметно деньги в Фонтанку, как вдруг он увидел идущую ему навстречу бедно одетую женщину, пожилую еврейку с маленьким ребенком на руках. От радости Ленька чуть не упал в обморок.

— Тетенька, вы бедная? — спросил он, когда женщина подошла ближе.

— Бедная, милый, — сказала она, останавливаясь.

— Тогда… вот… возьмите, пожалуйста, — пробормотал Ленька, сунул испуганной женщине монетки, услышал, как одна из них покатилась по тротуару, и побежал без оглядки, с ужасом думая, что будет, если женщина вдруг догонит его и вернет деньги.

После этого случая он на всю жизнь затаил самое лютое отвращение к торговле и ко всему, что имеет к ней хоть какое-нибудь отношение.

…На базаре он долго и угрюмо бродил с пакетом под мышкой. У него спрашивали:

— Продаешь?

Он или говорил «нет» или застенчиво бормотал что-то и проходил мимо.

Наконец он решился, отошел к забору и извлек из газетной бумаги кремовое платье. Сразу же к нему подошла какая-то женщина.

— Продаешь, мальчик?

— Да, — ответил Ленька и покраснел так, словно он сказал неправду.

Женщина взяла платье щепотками за оба плеча, посмотрела спереди, посмотрела сзади.

— Краденое? — сказала она, усмехнувшись.

— Вы что глупости говорите? — еще больше покраснел Ленька.

— Ну, ну, брось, не обижайся. Сколько хочешь?

Только тут Ленька вспомнил, что не спросил у тетки, за сколько нужно продавать платье.

— Я не знаю, — сказал он.

— Как же это, — продаешь и цены не знаешь?

— Да… А вы сколько дадите?

Покупательница еще раз оглядела платье.

— Сто рублей дам, — сказала она.

Ленька понимал, что сто рублей — мало, что платье стоит дороже, но торговаться он не мог.

— Берите, — сказал он.

Дома тетка минут пять лежала бездыханная.

— Боже мой, — заговорила она, когда наконец обрела дар речи. — Сто рублей за такое платье! Леша, ну что ты за оболтус, прости меня, господи?! Ведь ему цена — минимум триста рублей!

— Ну и ходите торгуйте сами, — сдерживая слезы, ответил Ленька.

Но тетка сама торговать не могла и не хотела. Неделю спустя мальчику пришлось идти на базар продавать будильник. Этот будильник был очень красивый, старинный, бронзовый, в красном сафьяновом футляре, но у него был один недостаток, — он не звонил.

Долго обсуждался вопрос, за сколько его можно продать. Тетка уверяла, что будильнику «цены нет».

— Я купила его в Женеве в девятьсот шестом году, — говорила она. — Стоил он тогда восемьсот франков. По тем временам это бешеные деньги. Я думаю, что восемьсот рублей — это очень недорогая цена.

— Он же не будит, — мрачно сказал Ленька.

— Он ходит, и этого достаточно, — заявила тетка.

Будильник ходил — это верно, но и Леньке пришлось походить с ним по базару.

Красивая вещь сразу же привлекла внимание. Покупатели обступили Леньку.

— Сколько монет хотела, малай? — спросил у него пожилой татарин в высоком меховом колпаке.

— Восемьсот гублей, — отчеканил Ленька.

Слова эти вызвали почему-то в толпе веселое оживление.

— Шуткам не нада. Правдам говори, малай, — сказал татарин.

— Восемьсот, — стоял на своем Ленька.

— А пятьдесят не хочешь? — спросил кто-то.

Ленька выхватил будильник и пошел.