– Вы мне? Но за что?- спросил я вне себя от удивления.

– То есть как за что? За оладьи.

– Так ведь оладьи съела моя жена.

– Вот именно,- подхватил официант.- Ваша жена оказала нам честь, съев наши оладьи. За это ей причитается вознаграждение. Принцип нашей фирмы заключается в следующем: если кто-то что-то у нас съел, он должен запомнить это на всю жизнь.

– Должна признаться, оладьи были потрясающие,- заметила моя жена.- Уж не упомню, ела ли я когда-нибудь такие оладьи!

– Вот видите!- радостно воскликнул официант и, достав объёмистый кожаный кошелёк, принялся отсчитывать названную сумму.- Вот вам: 4 у, 2 с, 9 ч. Жаль только, что заказали такое скромное блюдо. Потому и счёт небольшой. Но мы надеемся, в следующий раз…

– Я этих денег не возьму!- воскликнул я, считая, что тут затронута моя честь.

Лис, слушавший до сих пор с улыбкой весь наш разговор, стал вдруг очень серьёзен.

– Ни в коем случае не спорьте!- раздался в моём ухе его свистящий шёпот.- Это будет тяжёлое оскорбление. Ещё неизвестно, чем всё это кончится.

– Вы полагаете?..

– Да. Спрячьте, пожалуйста, немедленно деньги.

Поняв, что иного выхода нет, я собрал положенные на столик монетки и сунул в карман.

Официант был на седьмом небе от счастья и заулыбался, а затем, отвесив на прощание низкий поклон, ушёл всё той же походочкой в глубину зала.

Мы встали и направились к двери,

– Жаль, что вы уже уходите,- твердил лис.- В самом деле жаль,- Только сейчас, как я уже говорил,- начинается самое интересное. Такой забавы вы наверняка ещё не видали.

– А какая забава?- осведомилась моя жена, которая всегда была почему-то любопытнее меня.

– Игра в апельсины.

вило, ничего не делал, а я меж тем качал* да качал до потери сознания.

Даже вылезший из палатки Тютюра, которого разбудило шипение насоса, присел поблизости и следил сочувственно за моей деятельностью. Он попытался даже мне помочь. Несколько раз пробовал сунуть свою мордочку в ниппель, чтобы дыхнуть вместе с насосом.

Около восьми всё было уже готово. Камилл стоял вновь на своих четырёх колёсах, зато я свалился под сосну, чтоб прийти в себя.

Две или три минуты мне суждено было полежать в покое, как вдруг прилетела большая пёстрая птица и, точно прилепившись к сосне, принялась стучать по стволу. Удары были то реже, то чаще, совсем как у радиотелеграфиста.

Моя жена, в прошлом харцерка (Харцеры – скауты в современной Польше), разбирается в азбуке Морзе, владеет как звуковой, так и световой сигнализацией. Услыхав этот стук, она тут же закричала:

– Слушай, он что-то сообщает.

– Кто?

– Ну дятел, который сидит у тебя над головой.

– Что именно?

– Минуточку, надо послушать внимательней.

– Ну так послушай и переведи мне, если что-то ещё помнишь.

– Конечно, помню,- ответила жена и обратилась вся в слух.

Ещё несколько ударов эхо разнесло по поляне.

– Ну что он там говорит?- спросил я, заинтригованный.

– Он говорит: «Доброе утро, вот и я».

– Пока ничего особенного. Продолжай приём.

Дятел вновь долбанул несколько раз по стволу, а жена перевела:

– Говорит, что уже восемь.

Я взглянул на часы. В самом деле, восемь.

– Это и без него известно,- буркнул я, нимало этим не взволнованный.

Теперь постукивание шло без пауз,

– Он сообщает, что договаривался с нами на восемь и что явился без опоздания.

– Я с ним не договаривался,- бросил я угрюмо.

– И я тоже. Может, Тютюра?

– Сомневаюсь.

– Но он настаивает,- продолжала жена,- уверяет, что договорился.

– Это выше всякого понимания!- воскликнул я.- Я не только ни с каким дятлом не договаривался, больше того, у меня в жизни ни одного знакомого дятла не было. Не помню даже, чтоб у кого-то из родственников был знакомый дятел».. Может, в твоей семье?

– Откуда!- запротестовала жена.- Я и слыхом не слыхала. А он всё долбит да долбит, что договаривался…

– Требуй разъяснений.

– Каким образом?

– Постучи так же, как он. Умеешь или не умеешь?

– Конечно, умею. Но ведь клюва у меня нету.

– Что правда, то правда,- согласился я.- Знаешь что, возьми из багажника молоток или клещи и постучи о ствол. Я думаю, этого будет достаточно.

Жена вынула из багажника молоток, и минуту спустя поляна огласилась двойным перестуком. Теперь это был уже разговор. Сперва слышался молоток, стучавший внизу по стволу, затем j сверху ему отвечал клюв.