Но самым сильным нашим просчетом была недооценка интенсивности стремления к доминированию на каждом из рынков, которые мы собирались дерегулировать.

В кратковременном аспекте это стремление к доминированию сыграло в нашу пользу. Оно подпитывало экономический подъем. К концу 2001 г. почти 65 млрд долларов было вложено в сотни новых телекоммуникационных проектов{45} в бешеной гонке за рыночную долю, связанную с привлечением огромных сумм заемных средств и сбором колоссальных сумм на рынках капитала, причем слишком часто розовый оптимизм инвесторов поддерживался подтасовыванием в бухгалтерских книгах. Ставки были высоки, и если все вокруг обманулись, то очень трудно было удержаться от самообмана. Закон о телекоммуникациях и сценарий ФСК были нацелены на то, чтобы первый председатель ФСК при Клинтоне, Рид Хандт, охарактеризовал, как «вызвать поток новых инвестиций и инноваций, который сметет все преимущества "священных коров" и выхолостит их рыночную капитализацию»{46}. Инновации были и, разумеется, были обильные инвестиции. Но все это было крайне неустойчивым. Когда «пыль» осела, у Америки на руках оказалась огромная избыточная мощность сетевых систем, а степень концентрации во многих секторах рынка оказалась гораздо более высокой, чем раньше.

Я уделил столько внимания дерегулированию сектора телекоммуникаций потому, что оно сыграло центральную роль как в подъеме Ревущих девяностых, так и в образовании «мыльных пузырей», которое за ним последовало, а также потому, что оно отлично иллюстрирует многие общие проблемы дерегулирования.

Большинство регулирующих структур, которые управляли экономикой США, не только в секторе телекоммуникаций, были впервые учреждены в 1930-е годы, по следам последнего периода великого подъема — великого спада. Созрела неудовлетворенность функционированием рыночного механизма. Но мощь американской экономики в период шестидесятых и семидесятых годов возродила веру в рынок. Изменились также и технологии: области, в которых ранее конкуренция казалась нежизнеспособной — так называемые естественные монополии, такие как электроэнергетика и телекоммуникации, где без государственного регулирования (или собственности) тарифы были бы неимоверно высокими — перестали быть естественными монополиями. Оказались возможными некоторые формы конкуренции. Это требовало изменения регулирующих структур; но при этом встал жесткий вопрос, а достаточно ли просто отказаться от всякого регулирования?

К началу 1990-х годов усложнение нового экономического мира — новые технологии, новые финансовые инструменты, большая интегрированность глобальной экономики — создавали все большую напряженность в старой системе регулирования. Необходимы были изменения. Хотя уже президент Джимми Картер начал дерегулирование в области транспорта (авиалинии и грузовые автоперевозки), разрешив фирмам устанавливать цены и нормативы функционирования и обслуживания по собственному усмотрению, а также снял ограничения с доступа на рынок, гораздо более трудные задачи дерегулирования он оставил администрации Клинтона, а именно в областях электроэнергетики, телекоммуникаций и финансов.

Обильно финансируемые консервативные мозговые тресты усердно производили исследования, доказывавшие якобы запретительный и исключительно расточительный характер регулирования в одной области за другой. Если верить их результатам, дерегулирование должно было привести к подлинному взрыву производительности. Но, к сожалению, темпы роста производительности в эру дерегулирования, в годы правления Картера - Рейгана - Буша, были гораздо ниже, чем в предшествующие и последующие периоды. Если взять годы правления Клинтона, то дерегулирование действительно привело к взрыву активности, хотя в некоторых случаях эта активность свелась к растрате ресурсов впустую. У апологетов дерегулирования было манихейское [51] мировоззрение: они видели свободный рынок на одной стороне и злодеяния государства на другой, не упоминая вовсе о том, что в очень многих случаях плодотворное функционирование рынка в значительной степени зависело от государственного регулирования. К началу девяностых среди большинства республиканцев и довольно значительного числа демократов стало символом веры, что рынок сам по себе может справиться почти с любой проблемой и что государство, по определению, может только ухудшить ход дел.

К тому времени, когда Клинтон принял дела в Вашингтоне, история уже продемонстрировала, что дерегулирование не является таким неоспоримым благодеянием. Дерегулиривание авиалиний привело к появлению большого числа новых перевозчиков, но большинству из них не удалось выжить. Апологеты дерегулирования, такие как Бетси Бейли (Betsy Baily) из Управления гражданской авиации (Civil Aeronautics Board) и ее наставник Уилльям Бомоль (William Banmol) из Принстонского университета заявили, что потенциальная конкуренция фактически гарантирует низкие цены и эффективность — даже если маршрут будет обслуживаться одной-едииственной авиалинией, возможность появления другой авиалинии обеспечить достаточно строгую рыночную дисциплину{47}. Монополист не осмелится превысить конкурентную цену, поскольку он знает, что если он это сделает, соперники ринутся на него толпами, и любой неправедный выигрыш, полученный путем использования монопольной силы, обернется ему потерями. Жизнь опровергла эти теории в ряде случаев полностью, и таким образом, какого не ожидали даже их критики. Система «узлов и лучей» (hub and spoke) в своем развитии привела к обеспечению сильных монопольных позиций в некоторых аэропортах: TWA (Trans World Airlines) доминировала Сан-Лунс, Нортуэст (Northwest) — Миннеаполис, Америкен Эйрлайнс — Даллас. Неудивительно, что авиалинии использовали эту монопольную силу для взвинчивания тарифов и увеличения прибылей. На вступление новых перевозчиков на рынок, которые могли бы предложить более низкие цены и более интенсивное обслуживание, существующие авиалинии отвечали грубо и беспощадно, снижая цены и увеличивая мощности, чтобы вытеснить новичка. Даже если они при этом несли потери, они знали, что эти их вложения целесообразны: они могли не только вновь повысить цены и восстановить объем прибылей после того, как вторгшиеся были изгнаны, но и давали тем самым потенциальным конкурентам знать, что их ожидает.

Если дерегулирование авиалиний показало, что дерегулирование далеко не всегда приносит весь тот объем благ, который обещает, то дерегулирование банковского дела предстало в еще более мрачном облике. Америке следовало бы извлечь больше уроков из кризиса сберегательно-кредитной системы, рассмотренного нами в главе 2. Этот опыт должен был бы научить нас, например тому, что дерегулирование трудно поддается правильному осуществлению. А если оно проведено неправильно, ошибки могут стоить очень дорого.

Кризис сберегательно-кредитной системы показал, что искажение системы стимулирования, такое как развивающееся, например, в условиях плохого бухгалтерского учета и плохо разработанного дерегулирования, может привести к тяжелым последствиям. Рынки вместо того, чтобы стабильно производить богатство, пускаются в высокорисковые авантюры. В отсутствие регулирования слабые банки, обеспокоенные своим выживанием, принимают на себя чрезмерно большие риски и вступают в азартную игру, где на кону стоят очень высокие прибыли, четко зная при этом, что если они проиграют, то платить за разбитые горшки придется другим. Эпизод с С&К также показывает, насколько иногда тонка грань, разделяющая нравственное и безнравственное поведение, что если впереди маячат достаточно большие прибыли, очень многие из делового сообщества находят способы, как обойти угрызения совести. Будь то принятие чрезмерного риска или прямой грабеж, банкиры выигрывают, а потери несет американский налогоплательщик.

Во многих, если не в большинстве эпизодов дерегулирования, события развивались прямо противоположно тому, что утверждали его апологеты: очевидно, что в их суждениях были ошибки, которые имели под собой весомые основания. Регулирование обычно вводилось потому, что в определенных случаях происходят провалы рыночного механизма. Устранение регулирования не устраняет возможность этих провалов. Но апологеты дерегулирования забыли или преднамеренно игнорировали эти рыночные провалы, первоначально давшие повод к введению регулирующих мер.