Я чувствовал, что гнев кипит во мне, что я не в силах выносить издевательства красивой девушки.

— Неужели ты не можешь сказать слова без яда? — спросил я, — Знай же, что мы были там, куда ты не осмелишься пойти, — мы ездили, чтобы достать средства для защиты Египта от когтей Антония!

— Безумный человек! — отвечала она, скользнув по мне взглядом. — Ты лучше поберег бы свои труды, Антоний захватит Египет помимо тебя. Какую власть имеешь ты теперь в Египте?

— Он может сделать это помимо меня, но не Клеопатры! — сказал я.

— Он сделает это с помощью Клеопатры, — отвечала она с горькой усмешкой, — царица поедет в Таре и наверное привезет сюда, в Александрию, этого грубого Антония побежденным, таким же рабом, как ты!

— Это ложь! Я говорю тебе, что это ложь! Клеопатра не поедет в Таре, и Антоний не будет в Александрии; а если и приедет, то затем, чтобы объявить войну.

— Ты так думаешь? — возразила она с легким смехом. — Думай так, если тебе нравится. Через три дня ты все узнаешь! Приятно видеть, как легко тебя одурачить! Прощай! Иди, мечтай о любви, ведь любовь сладка!

Она ушла, оставив меня с тоской и смятением на сердце.

В этот день я не видел Клеопатры, но на следующий же день встретился с ней. Она была в дурном расположении духа и не нашла доброго слова для меня. Я заговорил с ней о защите Египта, но она не хотела толковать о деле.

— А когда Деллий получит свой ответ? — сказал я. — Знаешь ли ты, что вчера Хармиона, которую зовут во дворце "хранительницей тайн царицы", — Хармиона по клялась, что ответ твой будет таков: "Иди с миром, я приеду к Антонию".

— Хармиона не знает моих мыслей, — возразила Клеопатра, топнув гневно ногой, — если же она болтает так смело, то ее надо прогнать от двора, хотя, правду говоря, в ее маленькой головке больше мудрости и ума, чем у всех моих советников! Знаешь ли ты, что я продала часть камней богатым александрийским евреям за большую цену, по пяти тысяч сестерций за каждый камень! Это не много, по правде говоря, но они не могли дать больше. Любопытно было посмотреть на них, когда они увидали изумруды: от жадности и удивления их глаза сделались круглыми, как яблоки. А теперь оставь меня, Гармахис, я устала. Воспоминание об этой ужасной ночи давит меня!

Я поклонился и встал, чтобы уйти, но остановился.

— Прости меня, Клеопатра, что же наша свадьба?

— Наша свадьба? Разве мы не обвенчаны? — спросила она.

— Перед целым миром еще нет! Ты обещала мне!

— Да, Гармахис, я обещала и завтра, когда я отделаюсь от Деллия, сдержу свое обещание, назову тебя господином Клеопатры перед всем двором. Ты будешь на своем месте! Доволен ли ты?

Она протянула мне руку для поцелуя, смотря на меня странным взглядом, как будто боролась с собой. Я ушел. Ночью я еще раз пытался увидеть Клеопатру, но напрасно.

— Госпожа Хармиона у царицы! — сказал мне евнух, и никто не смел войти.

На другой день двор собрался в большом зале за час до полудня, и я с трепещущим сердцем пошел туда, чтобы услышать ответ Клеопатры Деллию и дождаться счастливой минуты, когда Клеопатра назовет меня своим супругом и царем. Двор был многочисленный и блестящий. Тут были советники, сановники, военачальники, евнухи, придворные дамы — все, кроме Хармионы.

Прошел час, а Клеопатры и Хармионы все еще не было. Наконец Хармиона тихо вошла боковым входом и заняла свое место около трона, среди придворных дам. Она быстро взглянула на меня, и в ее глазах сияло торжество, хотя я не знал, чему она радовалась. Мне и невдомек было, что тогда она подготовила мою гибель и решила судьбу Египта.

Зазвучали трубы, и, одетая в царское одеяние, с головой, увенчанной уреусом, с огромным блестящим изумрудом, сиявшим, как звезда, на ее груди, тем самым, вынутым из груди мертвого фараона, Клеопатра взошла на трон в сопровождении свиты северян. Ее прелестное лицо было мрачно, мрачно горели ее глаза, и никто не мог разгадать их выражения, хотя весь двор не сводил с нее глаз. Она медленно села, как будто ей больше не хотелось двигаться, и сказала по-гречески начальнику герольдов:

— Ожидает ли посол благородного Антония?

Герольд низко поклонился и ответил утвердительно.

— Пусть он войдет и выслушает наш ответ!

Двери широко распахнулись, и, сопровождаемый воинами, вошел Деллий, одетый в пурпурный плащ. Кошачьими, мягкими шагами прошел он зал и преклонил колена перед троном.

— Прекраснейшая царица Египта! — начал он своим вкрадчивым голосом. — Ты милостиво приказала мне, слуге твоему, явиться за ответом на письмо благородного Антония-триумвира, к которому я отплыву завтра в Таре. Я хочу сказать тебе, царица Египта, — прости мне смелость слов моих, — обдумай хорошенько, прежде чем слова сорвутся с твоих нежных уст. Оттолкнешь Антония — и Антоний разобьет тебя! Подобно твоей матери Афродите, восстань перед ним, сияющая красотой, из кипрских волн, и вместо гибели он даст тебе все, что до рого царственной женщине: империю, блеск, власть над городами и людьми, славу, богатство и царскую корону.