Теперь самое главное — найти грамотного адвоката, ввести его в курс дела и вместе с ним отправиться сдаваться правоохранительным органам.

Распевая на мотив траурного марша «моя милиция меня бережет», Глеб начал обзванивать знакомых в поисках хорошего адвоката. Безуспешность поисков на протяжении часа перестроила его мысли на другой лад. Он убедился, что все его знакомые — кристально чистые люди, не имеющие дела с криминалом, поэтому им адвокат не требуется. Взамен они предлагали телефоны дешевых нотариусов и юристов, имеющих концы в арбитражном суде. Тревога, идущая изнутри, заставила слова известной песенки «мама, я летчика люблю» переделать на «мама, я адвоката люблю».

«Прошло четыре часа с момента, как я покинул дом Мани, — размышлял он. — Двух часов с головой достаточно, чтобы по номерам машины определить ее владельца. Тело могли обнаружить, а могли не обнаружить, но, в любом случае, моя запоздалая явка будет иметь отрицательные последствия, а если за мной они сами придут, то дело примет плохой оборот, и о подписке о невыезде можно будет только помечтать». Поэтому Глеб решил покинуть свой дом и направить стопы в ближайшую юридическую консультацию, чтобы, проведя там пробное, пилотажное, исследование, выйти на след неуловимых адвокатов, из каковых на Западе хоть плотину строй.

И он вышел на улицу.

Глава 20

— Присаживайтесь поудобнее. — Следователь мило улыбнулся впервые за три дня, которые Глеб находился в следственном изоляторе Лукьяновской тюрьмы.

Ему так и не удалось выполнить задуманное — обзавестись адвокатом и с ним и с заявлением явиться в правоохранительные органы. Тогда, выйдя на улицу, он почувствовал сильное головокружение и поехал в больницу «скорой помощи», где у него определили сотрясение мозга легкой степени. После назначенных процедур он решил заехать домой, где и был задержан по подозрению в убийстве гражданки Марии Ивановны Нечипоренко, жительницы села Ольшанка.

— Извините, но ваши показания по этому делу напоминают бред сивой кобылы, а детали не стыкуются, — слегка пожурил следователь Глеба. — Вся эта чертовщина, в реальности которой вы пытаетесь меня убедить, напоминает бред шизофреника, но, зная, что по роду своей работы вы постоянно сталкиваетесь с больными шизофренией, могу предположить, что вы хотите увести следствие в сторону.

— Я не психиатр, а психолог, и с психбольными мне на работе не приходится сталкиваться.

— Психиатр, психолог — какая разница! — раздраженно буркнул следователь. — Лучше обратимся к фактам. В ночь на десятое октября 1999 года, по вашему утверждению, вам позвонил гражданин Сиволапко Степан Семенович и потребовал, чтобы вы немедленно приехали в пансионат «Колос», который расположен в Пуще-Водице на Третьей линии, что вы и исполнили. Допустим, хотя имею от гражданина Сиволапко письменное объяснение, в котором ни о чем подобном не говорится, но к этому мы еще вернемся. В пансионате «Колос» вы получили записку и, прочитав ее, в срочном порядке отправились в село Ольшанка. По дороге завезли записку жене в больницу и передали ее через медсестру. Из имеющегося объяснения дежурной пансионата «Колос» следует, что вы там не были, как и гражданин Сиволапко, и никакой записки не получали. Из объяснения дежурной медсестры выяснилось, что вы приезжали ночью в крайне взвинченном состоянии, передали какую-то записку жене и сразу уехали. Ваша жена предъявила записку, написанную вашей рукой, в которой вы клялись ей в любви и желали скорейшего выздоровления.

— Это не та записка. Та, которую предъявила Ольга, была написана раньше, — раздраженно объяснил Глеб.

— Хорошо. Почему ночью вы приезжали к ней? Не потому ли, что узнали о том, что она той ночью не ночевала в больнице, а записка, которую вам якобы так не терпелось передать, была только предлогом?

— Как — не ночевала? — вскричал удивленный Глеб. — Она же лежала в реанимации!

— Согласно объяснению главного врача, мест в общих палатах не было, и ее временно держали в реанимации, а состояние у нее было удовлетворительное, готовили на выписку. В тот вечер она обратилась к дежурному врачу с просьбой отпустить ее до двух часов следующего дня, чтобы она могла организовать поминки на девятый день по умершей матери. Под расписку ее отпустили, и, согласно ее заявлению, она сразу уехала в село Ольшанку с гражданином Сиволапко.

— Друзья мне не надоедают никогда, друзья мне изменяют иногда, а недруги мне просто надоели, их постоянство — сущая беда, — продекламировал Глеб, горько усмехаясь.

— Из ее объяснений следует, что она не знала об окончании ремонта вашей машины, — продолжил следователь, просверливая взглядом дыры на лице Глеба, — а с другой стороны, боялась ехать с вами из-за недавнего ДТП, в котором она пострадала по вашей вине. Кроме того, она опасалась и вашего безобразного поведения, как в день похорон.

— Она же прекрасно знает, что мне тогда было «сделано»! — закричал Глеб, вскакивая.

— Я не знаю, что тебе там сделали, но если не сядешь на место, я приглашу конвоиров, и тогда тебе точно сделают. Сесть! Руки на колени! — грубо скомандовал следователь.

Глеб нехотя подчинился.

— Далее из ваших показаний следует, что вы приехали в село Ольшанка ранним утром и сразу направились на кладбище, где обнаружили автомобиль гражданина Сиволапко. Объяснения этого гражданина и вашей жены подтверждают это. Они наводили порядок на могиле ее матери. Увидев подъезжающую машину, они спрятались. Вы еще некоторое время бегали по кладбищу, зовя их по именам.

— Не их, а только Степана, — уточнил Глеб.

— Имеем объяснения гражданина Неборачко, жителя этого села, случайно оказавшегося в то время там. Некоторые фразы были неразборчивы, но по интонации их можно было принять за угрозы.

— Буйная фантазия, — фыркнул Глеб.

— Не перебивайте, — строго сказал следователь. — После безрезультатных поисков вы сели в свою машину и поехали к дому тещи. Там в ярости разгромили и подожгли баню. После этого с ножом в руке бросились к дому гражданки Нечипоренко.