В час ночи банкет закрылся. Вмиг были убраны столы, расставлены кровати, и шкидцы стали укладываться спать. Японец пригласил на свою постель Янкеля, Пантелеева и Пыльникова.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказал он.

— Вали.

— Завтра учет, — начал Японец. — Мы должны выпустить учетный номер какого-либо издания.

В четвертом отделении в то время выходило четыре печатных органа: журналы «Вперед», «Вестник техники», «Зеркало» и газета «Будни».

— Согласны, ребята, что экстренный номер нужен?

— Согласны, — ответил Янкель. — Я предлагаю выпустить однодневку сообща.

— Идея! — воскликнул Пантелеев.

— Никому и обидно не будет, — подтвердил Сашка Пыльников, соредактор «Будней».

Решили выпустить газету «Шкид». Ответственным редактором назначили Янкеля, секретарские и репортерские обязанности взял на себя Пантелеев.

Утром занятий в классах не было. Вся школа под руководством Косталмеда и Кондуктора работала над украшением здания к торжеству. Из столовой и спален стаскивали в Белый зал скамейки, украшали зеленью портики сцены; зеленью же увили портреты вождей революции, развешенные по стенам, громадный портрет Достоевского и герб школы — желтый подсолнух с инициалами «ШД» в центре круга. Вдоль стен расставили классные доски, оклеенные диаграммами и плакатами, на длинных пюпитрах раскладывались рукописи, журналы, тетради и другие экспонаты учета.

В двенадцать часов прозвенел звонок на обед. Обедали торопливо, без бузы и обычных скандалов. Когда кончили обед, в столовую вошел Викниксор и скомандовал: «Встать!»

Ребята поднялись. В столовую торопливыми шагами вошла пожилая невысокая женщина, закутанная в серую пуховую шаль.

— Лилина, — шепотом пронеслось по скамьям.

— Здорово, ребята! — поздоровалась заведующая губоно. — Садитесь. Хлеб да соль.

— Спасибо! — ответил хор голосов.

Ребята уселись. Лилина походила по столовой, потом присела у стола первого отделения и завязала с малышами разговор.

— Сколько тебе лет? — спросила она у Якушки.

— Десять, — ответил тот.

— За что попал в школу?

— Воровал, — сказал Якушка и покраснел.

Лилина минуту подумала.

— А сейчас ты что делаешь в школе?

— Учусь, — ответил Якушка, еще больше краснея. Лилина улыбнулась и потрепала его, как девочку, по щеке.

— А ты за что? — обратилась она к Кондрушкину, тринадцатилетнему дегенерату с квадратным лбом и отвисшей нижней челюстью.

— Избу поджег, — хмуро ответил он.

— Зачем же ты ее поджег?

Кондрушкин, носивший кличку Квадрат, тупо посмотрел в лицо Лилиной и ответил:

— Так. Захотелось и поджег.

Подошел Викниксор.

— Этот у нас всего два месяца, — сказал он. — Еще совсем не обтесан. Да ничего, отделаем. Вот тоже поджигатель, — указал он на другого первоклассника — Калину. — Этот уже больше года у нас. За поджог в интернате переведен.

— Зачем ты сделал это? — спросила Лилина.

Калина покраснел.

— Дурной был, — ответил он, потупясь.

Поговорив немного, Лилина вместе с Викниксором вышла из столовой. Немного погодя к столу четвертого отделения подсел Воробей, бывший в то время кухонным старостой.

Он был красен, как свекла, и видно было, что ему не терпится что-то рассказать.

— Здорово! — проговорил он наконец. — Чуть не влип.

— Что такое? — спросил Японец.

— Да Лилина… Не успел дежурный дверь отворить — влетает на кухню:

— Староста?

— Староста, говорю.

— Сколько сегодня получено на день хлеба?

А я, признаться, точно не помню, хотя в тетрадке и записано.

— Два пуда восемь фунтов с половиной, говорю — наобум, конечно.

Она дальше:

— А мяса сколько?

— Пуд десять, говорю.

— Сахару?

— Фунт три четверти.

— Молодец, говорит, — и пошла.

Все расхохотались.

— Ловко! — воскликнул Янкель. — Ай да Воробышек!

После обеда воспитатели скомандовали классам «построиться» и отделениями провели их в Белый зал. Там уже находилось человек десять гостей.

От губоно, кроме Лилиной, присутствовали еще два человека — от комиссии по делам несовершеннолетних и от соцвоса. Кроме того, были представители от шефов — Петропорта, от Института профессора Грибоедова и несколько студентов из Института Лесгафта.

Шкидцы, соблюдая порядок, расселись по местам. Впереди уселись малыши; четвертое отделение оказалось самым последним. Янкель и Пантелеев притащили из класса бумагу и чернила и засели за отдельным столом редакции.