Витька замахнулся было, чтобы грохнуть об стол рукой, но тихий Сомов вдруг вякнул:

– Стой!

Витька изучал только что свои кости. Павел Филиппович гипнотизировал перепуганного Кузьмича, а Сомову заданий не поступало, и он всё время смотрел на стол. И первым заметил неладное. На столе вместо «пять-три» лежала всё та же «шесть-один», которая должна была – а это уж точно! – находиться в руке Петра Кузьмича.

– Где? – выдохнул Павел Филиппович, и Пётр Кузьмич раскрыл ладонь: костяшка «пять-три» была у него.

– Всё, – подвёл итог Витька. – Конец игре.

– Что ж это такое? – спросил Пётр Кузьмич дрожащим голосом.

– Темнота, – сказал Витька, для которого всё вдруг стало ясно, как «дубль-пусто». – У нас сколько профессоров в доме живёт?

– Сорок семь, – быстро сказал Пётр Кузьмич, которому по его общественной должности полагалось знать многое о доме и ещё больше о его жильцах.

– То-то и оно. Про телекинез слыхали?

– А что это?

– Управление предметами одной силой мысли. Скажем, хочу я закурить, пускаю направленную мысль необычайной силы, и сигарета из кармана Сомова прямо ко мне в рот попадает.

Сомов машинально схватился за карман, а Витька засмеялся:

– Дай закурить. – Получив сигарету, прикурил, продолжал: – Я-то так не могу. Это пока гипотеза. А сдаётся мне, что кто-то из наших учёных хануриков гипотезу эту в дело пристроил. И силой мысли экспериментирует на наших костяшках. Вот так-то… – Он затянулся и пустил в воздух три кольца дыма. Четвёртое у него не получилось.

– Ну, я найду его, я… – Пётр Кузьмич даже задохнулся, предвкушая победу силы мести над силой мысли.

– Ну и что? – спросил Витька. – А он тебе охранную грамотку из Академии наук: так, мол, и так, имею право.

– На людях опыты ставить? Нет у него такого права! Пусть на собаках там, на обезьянах, прав я или нет? – Он опять превратился в привычного Петра Кузьмича, грозу непорядков, славного борца за здоровый быт.

И Павел Филиппович, и тихий Сомов, и даже нигилист Витька, для которого зелёная трёшница была сильнее любой мысли любого учёного, поняли, что Пётр Кузьмич всегда прав. Или, точнее, правда всегда на его стороне. И он найдёт этого профессора, тем более что их всего-то сорок семь, число плёвое для Петра Кузьмича, два дня на расследование – нате вам голубчика.

Но невдомёк им всем было, что не профессор неизвестный стал причиной их бед, а рыжий пионер с пустячной моделью самолёта, бросивший на прощание наивные слова об ужасных последствиях права сильного.

– Ну, что я тебе говорил? – Геша злился, он не любил, когда его унижали. А тут его унизили, ещё как унизили, и Кешку унизили, а тот не понимает или не хочет понимать (вот что значит здоровая психика!).

Геша привык к мысли, что у него самого психика малость подорванная. Он привык к этой мысли, но ни секунды ей не верил. Сам-то Геша точно знал, что его нервы – канаты. Он знал это точно, потому что тренинг нервной системы давно стал его привычным занятием. Он мог перейти реку не по мосту, а по перилам моста. Он мог спокойно положить за пазуху лягушку, хотя она холодная и мерзко шевелится. Он вполне мог спать на гвоздях и даже спал однажды, но вбить их было некуда – матрас лёгкий, и гвозди в нём не держались, поэтому Геша рассыпал их на простыне и проспал всю ночь без сновидений. Хотя было жестковато.

Но крепкая нервная система Геши была тем не менее очень тонко организована. Геша злился, и лишь крепкие нервы не позволили ему выместить злость на Кеше, который втравил его в эту позорную и унизительную историю.

– Что я тебе говорил! – повторил Геша. – Стену лбом не прошибёшь. А здесь – стена.

– Бетонная, – согласился Кеша. – Особенно Кузьмич.

– Все хороши. Ты подумай, Кешка, с кого нам пример надо брать! У кого мы учиться должны! Страшно представить…

– Ты не прав. Не все же взрослые таковы, не обольщайся. Эти – досадное исключение.

– Могучее исключение, – мрачно сказал Геша. – На их стороне сила.

– Сила всегда на стороне взрослых. С этой силой приходится мириться, пока не вырастешь. Но ею можно управлять, сам знаешь.

– Теория заданного наказания?

– Точно, – подтвердил Кеша. – И теория обхода запрета. И наконец, главная теория – теория примерного поведения.

Теории эти были разработаны многими поколениями мальчишек и девчонок и успешно применялись Кешей и Гешей в их нелёгкой жизненной практике. Скажем, теория заданного наказания. Кеше хочется в кино, но его желание заранее обречено на провал. Возражения известны: «Надо делать уроки» (хотя они сделаны!), «Ты был в кино позавчера» (хотя он смотрел совсем другой фильм!), «Ты должен сходить в прачечную» (хотя он успеет сделать это до кино!). Как Кеша поступит? Придя домой после школы, забросит портфель в угол и сообщит родителям потрясающую новость: он сейчас же отправляется в велосипедный поход по Московской кольцевой дороге до позднего вечера. Сто против одного, что ему не разрешат идти в этот мифический поход. Он расстроен, обижен. Он молча делает все уроки. Он идёт в прачечную, булочную, молочную и бакалею. Он возвращается домой, нагружённый продуктами, и скорбно интересуется: может, хотя бы в кино разрешат сходить? И ещё сто против одного, что ни у кого из родителей не поднимется рука на это скромное (по сравнению с велосипедным походом) желание.