— И все-таки Людмила Зыкина «улучшила» сделанное вами платье...

— Это было так забавно! С Людочкой я познакомился через Майю Плисецкую. Как-то я был у нее в гостях, позвонила Зыкина. Майя говорит: «У меня сейчас Славочка». Слышу из трубки: «Я хочу с ним встретиться». Я Майе сказал, что не против, но при условии: пусть Люда снимет с головы свой валик...

Когда я приехал к Людочке в высотку на Котельнической, она стояла в неглиже, без своего «чалдона» на голове, в роскошном корсете. Говорит: «Я тебя так встречаю, чтобы ты меня видел сразу». Мы с ней замечательно подружились. Первое платье я ей сделал для поездки в Канаду — лаконичное, белое с синим. Вообще без украшений, которыми она злоупотребляла. Сказал ей: «Ты сама украшение, не стоит привлекать внимание к платью». Приезжает, говорит: «Все хорошо, я платье вышила». Нашила там цветы всякие. Я был в ужасе! Но это первый и последний раз, когда она проявила такую самодеятельность. Потом я сделал для нее много красивых костюмов. Зыкина была очень светлым человеком.

— Почему Алла Пугачева изменила вам с Валентином Юдашкиным?

— Аллу Борисовну я обожаю, она удивительный человек. Я ее очень чувствую на психологическом уровне. Будучи окруженной толпой людей, она чрезвычайно одинока. Я это всегда понимал.

Помню, как-то она позвонила: «Приезжай ко мне в гости». Говорю: «Что так поздно?» Она: «Да приезжай!» Алла жила на Маяковке. Подъехал еще Валера Леонтьев, сидим, пьем-поем. Вдруг из спальни появляется тогдашний муж Аллы Евгений Болдин, кстати, классный мужик. Алла говорит: «Иди к себе, не мешай». Я был поражен.

Когда я делал костюм для фильма «Женщина, которая поет», то сказал ей: «Подними волосы, тебе это пойдет». Она посопротивлялась, но сделала это. Но когда приступили к работе, Алла стала диктовать свои условия. Мол, извини, но у меня свои поклонники, которые хотят меня видеть в другом образе. Я тоже извинился, сказал, что не смогу так работать, и ушел. Потом она появилась у меня с Сергеем Челобановым. Алла тогда снималась в каком-то телешоу, я сделал для нее костюмы. Совсем недавно она неожиданно пришла на презентацию моей книги, очень теплые слова сказала... Юдашкин? Это, конечно, смешно. Человек гибкий, гуттаперчевый. Но я к нему хорошо отношусь, просто его здорово прогибает среда, в которой он живет.

— С Майей Плисецкой почему не срослось?

— В 1970 году мы начали делать «Анну Каренину». Пьер Карден прислал ткани, я сделал эскиз. Помню, как Майя показывала пластические движения, чтобы в костюме ничего не тянуло. Щедрин сидел за фортепьяно, она танцевала на фоне окна. С ума сойти! Запомнилось на всю жизнь, у нее божественные руки.

Мои эскизы ей очень понравились, начали делать макеты. Но дальше, думаю, завертелась интрига. Художник Симон Вирсаладзе вместе с Юрием Григоровичем решили, что Зайцева не должно быть в театре. Мол, Майе не идет мой костюм. В общем, обложили со страшной силой. Майя звонит: возникли некие сложности, но мы все равно будем работать. Дошли до Фурцевой. Она стала убеждать меня, что я слишком увлекся. А я — что не люблю компромиссов. На том с Майей и расстались.

— Зато с Фурцевой подружились.

— Фурцева была замечательным человеком. Она попросила сделать ей маленькое черное платье для юбилея полета в космос Юрия Гагарина. Помню, она жутко не любила примерки. Говорила: «Нет времени. Даю пять минут».

Тогда же у нее в кабинете мы попили чайку с сушками и цековскими карамельками. Негусто, но я всегда любил приобщиться к столу, коли угощают. Ведь мое детство было голодным, хотя и счастливым. Мы с ребятами ели заячью капусту, калину, боярышник срывали в больнице около морга. Ели все, что можно съесть. Хлеб вообще был редкостью.

Наш дом в Иванове был огромным, в двадцать четыре подъезда. Мама мыла их, после войны работала прачкой. Отца с нами не было — он попал в плен, сбежал оттуда, дошел до Берлина, но его осудили как изменника родины. Мы жили очень бедно, я носил обноски. С тех пор к деньгам отношусь непросто: нет желания иметь их в большом количестве. Когда мне что-то перепадает, быстро всем раздаю. Собственно, я и зарплату своим сотрудникам порой выдаю из собственных заработков. Иногда большие суммы, которые приходят от продажи моего парфюма, приходится брать из банка. Благодаря ему я более или менее состоятельно живу.

— Внучку Марусей в честь духов назвали?

— Так совпало. Если быть точным, духи называются не женским именем, а «Ма Русь», моя Русь. Внучку же мы назвали в честь моей мамы, Марии Ивановны. С ней мне жилось очень тепло, и у меня никогда не было обиды на детство. Я всем улыбался, все во дворе мечтали затащить меня к себе и покормить. Тому, что я люблю людей, я обязан детству.

В первом классе я получил премию за песню «У дороги чибис». Нам с ребятами выдали по три метра серой фланели на школьную форму. Потом во Дворце пионеров занимался танцами и пением, ездили по деревням с концертами. В общем, жил прекрасно.

— Как же вы оказались в Ивановском химико-технологическом техникуме?

— Как сына изменника родины меня ни в какие учебные заведения не брали. Мама сказала: учись вышивать, нечего бездельничать. Я стал учиться. Сидел с девчонками у подъезда и вышивал. Надо было рисунки к вышивкам делать — потихоньку рвал цветы на газоне — петуньи, гвоздики, рисовал их. Стало получаться. Единственно, куда меня приняли, — на факультет прикладного искусства химико-технологического техникума. Проучился четыре года. Трудно было, потому что я был, как говорится, «в поле ветер, в ж... гвоздь». А с нас требовали все делать тщательно. К тому же я еще красил афиши в цирке, играл в настоящем театре: в «Анне Карениной» — Сережу, Володю Ульянова — в «Синей тетради». Словом, жил полной жизнью.