Шрифт:
Мягков:Да, я хотел бы предоставить ему слово, и хотел бы спросить его впечатления от этой Зимней финской войны.
Георгий Перунин, ветеран советско-финской войны:Я скажу одно. Меня призвали в райвоенкомат — тогда был Сталинский — я прихожу туда, мне говорят: «Георгий Иванович, Вы можете еще повоевать за нашу Родину?» — я говорю: «Сколько у меня хватит сил, столько я и буду воевать!»
Мягков:А что Вы чувствовали? Это был долг для Вас — священный долг служить Родине?
Перунин:Родине.
Мягков:Именно, Родине.
Перунин:Родине.
Мягков:Я хотел бы подчеркнуть — именно Родине!
Перунин:Родине.
Мягков:Не Сталину! Не клике, как тут выражаются, не бездарным генералам, хотя таких было меньшинство, а именно Родине!
Набутов:Конечно, меньшинство. Цифры потерь свидетельствуют о том, что бездарных генералов было меньшинство.
Мягков:Цифры потерь мы приводим. Вы куда наступали — в безвоздушное пространство или на сильнейшую линию Маннергейма…
Набутов:Да послушайте…
Мягков:…которая ощетинилась пулеметами и пушками?
Набутов:Да послушайте…
Аптекарь:Да не было этого…
Набутов:Если Вы послушаете себя со стороны, Вы употребляете все время выражения «если бы…», «а что бы Вы думаете, если бы…», «то финны бы напали бы или нет?» и оперируете понятиями крупной мировой политики. Вы ни разу не сказали о конкретных живых людях, которые потом стали мертвыми, ни разу не сказали! Вы не видите этого, Вас это не касается!
Мягков:Я говорил о неготовности войск.
Набутов:Да послушайте, это все… это все — наукообразная болтовня!
Мягков:Это — нет. Это, как раз, самое…
Набутов:Десятки тысяч… десятки тысяч русских солдат — русских солдат! Заплатили жизнью бездарно…
Мягков:Бездарно?
Набутов:…за то… Бездарно!
Мягков:Вы сейчас пытаетесь… Бездарно?!
Набутов:Бездарно заплатили жизнью!
Мягков:Это Ваше… Это Ваше мнение!
Набутов:Вы говорите, «линия Маннергейма», «линия Маннергейма», «линия Маннергейма» — господин Бекман, который…
Мягков:Это Ваше мнение, что бездарно! А вот человек, который воевал…
Сванидзе:Секундочку, секундочку. Позвольте мне выполнять свои судейские обязанности. Я с удовольствием слушаю Вас, но… у нас будет возможность — и у вас будет возможность — поговорить, обменяться мнениями — в том числе, эмоциональными мнениями. Я сейчас хотел бы, все-таки, другого. У нас здесь сидят два человека, которых, наверное, не часто приглашают на телевидение. Давайте, все-таки, мы позволим сказать еще что-то им — они воевали.
Мягков:Я как раз и хотел это сделать.
Сванидзе:Георгий Иванович, вспомните что-нибудь, я Вас прошу.
Перунин:Ну и когда нас привезли в этот, как он…
Сванидзе:На сборный пункт вероятно?
Перунин:Да.
Сванидзе:Помогите с микрофоном!
Млечин:Давайте, я подержу.
Перунин:Когда нас привезли в распределительную часть, в Каланчевскую. Там был штаб района нашего, Сталинского. И вот нам там объявили: «Товарищи! Мы должны защитить свою Родину!» Мы все встали, и говорим: «Ура-а-а! За Родину! За Сталина!» Мы везли туда тюки сена и лошадей в вагонах. Вот мне запомнилось — это холод, это голод… Дали нам шубы белые, дали нам эти… тулупы белые тоже. И вот, когда мы ехали дорогой, остановились у станции — я сейчас не помню уже станцию эту — и подбегает лейтенант и говорит: «Раздевай!». Я говорю: «Как раздевай? Почему?» Он с меня стаскивает тулуп, шубу, дает мне другую шубу, другой тулуп. Я думаю: «Господи, как же я поеду в часть-то, а? С меня же спросят новый тулуп, а у меня никакого теперь — и этот весь рваный идет…» Я считаю, что армия была наша военноспособная, крепкая, и душевно… душевно была за Родину, за Сталина!
Сванидзе:Спасибо. Спасибо, Георгий Иванович. И я прошу Вас, Надежда Федоровна, я прошу Вас теперь — вспомните раненых на той войне. Я прошу Вас.
Надежда Бакулина, ветеран советско-финской войны:Ну, что-то существенного я ничего не могу сказать, потому что, во-первых, что я была тогда совсем молоденькой…
Млечин:Да, я видел на фотографии, да. Очень красиво выглядели, и сейчас прекрасно выглядите, да.
Бакулина:И дело в том, что всего-то я там работала в железнодорожных войсках медсестрой, фельдшером, ну это понятно. Раненых нам приносили…
Сванидзе:Повыше, если можно, повыше… Леонид Михайлович, у Вас замечательно получается — помогите даме.
Млечин:Ну, я могу сделать то же самое. Давайте я Вам подержу, а Вы только рассказывайте, да.
Бакулина:Ну, насчет раненых? Я помню, приносили, и были даже финны. Мы всё принимали, всех. Очень хорошо относились к нам они, и я помню, что я с финном — он по-русски говорил — я с ним разговаривала. Он говорит… ну, я не помню сейчас, как он ко мне обращался, но во всяком случае, очень мило, и я ему сделала перевязку, дала ему обезболивающее, и очень мило расстались — его потом забрали у нас. Но это было два или три раза, вот такие. А наши были обмороженные, в основном, — руки и ноги. Обмороженные были, потому что я помню, как я их отпаивала спиртиком. Потому что было немножечко спиртика — сказали «для растирания», но я это… хотя я и очень молодая была, а мне хотелось, чтобы их немножечко отвлечь, и я давала в мензурочке им спиртику немного. Ну, собственно говоря, мне там… я большой-то роли не играла. Про шубы. Вот сейчас сказали, я про шубы вспомнила. Я шубы не видала на наших… Может быть, там на фронте были, прямо в боях, а так шубы… у меня был бушлатик — он назывался. А шубу я получила на Второй мировой войне. Там была белая шубка, валенки большого размера, в которых я… в туфлях в них влезала, в эти большие, но это не относится к этому.