Женщина. Когда я дожидаюсь лифта, меня занимает один принципиальный вопрос: как можно столько времени уделять мертвым? И при этом напевать исполненные миролюбия мелодии? Это же противоестественно. Не лучше ли просто покориться природе, броситься к ее ногам? А когда она поверит, что мы наконец ей подчинились, и станет искать другое место, куда бы метнуть свои камни, вот тогда мы сможем спокойно сокращать численность ее творений. Хотя бы вот так. Вон они лежат, эти четверо. Каменные козлы вымирают, косули хронически больны, и не хватает сосновых ветвей, чтобы хоть как-то укрыть их и другие вымирающие виды. Чтобы потом найти их в другом месте, там, где им уготован лучший прием. Разве не так, господин Палкер?

Кое-кто утверждает, что они еще двигались после того, как их убили, эти четверо, прошу вас, поднимитесь на минуту ко мне, господа умершие, чтобы наши зрители увидели, что вы можете двигаться. Я попросил бы вас улечься вон там, снова в виде звезды, чтобы наши зрительницы и зрители составили представление о вас. Лично я не считаю, что вами что-то двигало. Сейчас принесу тепловентилятор, так как спортивная слава, если она надолго, вероятно, чуть холодновата. Или я ошибаюсь? Во всяком случае, на снегу мы снова довольно быстро добились признания. На снегу мы пролили столько пота, там наш пастырь Господь, я хочу сказать, человек, который нами правит, чтобы мы смогли наконец преодолеть себя и свои недостатки. У меня возникла идея: давайте попросим оркестр сыграть нам! Для вас играет симфонический оркестр австрийского радио ORF! Тон задаем только мы! (Музыка.)

Мясник (прикрывая свиные головы вязаньем).Давайте поаплодируем фрау Маргит! Но в одном я с ней не согласен, а именно в том, что она сказала следующее, не знаю, дамы и господа, поддержите ли вы меня. Она, значит, если я правильно понял, сказала: предохраняющие от непогоды саваны приподнимаются во время траурного шествия. Словно для приветствия, просто ужас! Какое мне дело до имени, которое меня носит? Что-то горит. Я вам скажу, почему вообще заметил, что где-то что-то загорелось, так как запаха гари-то не почувствовал. Я заметил это по тому, как одна из наших самых прилежных спортсменок — мастер скоростного спуска на лыжах — внезапно, буквально как гром среди ясного неба, врезалась в столб, и ей оторвало голову. Ее имя все еще на слуху, но я никак не могу его вспомнить. На мгновение все мы, миллионы телезрителей, непроизвольно простились с жизнью. Почему это мы стали теперь не подлинными? Почему, например, наша победа в прыжках с трамплина оказалась не совсем настоящей, а только почти? Разве не истинная правда, что Томас Мустер [3] вышел в полуфинал Открытого чемпионата Австралии? Это самая что ни на есть правда! Бог ты мой, правдой эта победа стала вчера! И добился ее Мустер! Мы видим даже отсюда красоту его тела, полного жизненных сил, кто же станет отрицать, что он и все другие спортсмены обладают такой красотой, бог ты мой, в это просто невозможно поверить! Господи, что же Ты снова натворил?

Они пронизывают голубизну дня, наш Герхард Бергер например, это воплощенное трудолюбие равнины. Взять хотя бы нашего Анди, как он взмывает к солнцу, а потом опускается сквозь голубое море воздуха. Под ним золотые ленты рек и улиц. Его выпускают из красивого здания, которое мы построили специально для него. Его спускают, как спускают воду. И она даже не всколыхнется, когда он исчезает в затемнении, наш золотой Анди, наша золотая птичка овсянка! (Мясник отрезает вязаные свиные уши со своей шапочки и подкладывает их к мясу.)

Только человеку свойственна страсть к игре, эта единственная в своем роде возможность без всякой на то причины прыгать с трамплина, изгибаться между стоек ворот, гнуть и корежить таблички с названиями селений, устанавливать новые или оставлять все как было. Просто не верится! Цыгане, возвращайтесь в свою Индию! Ведь эти пластичные образования — тоже тела! Но почему в них сделаны разрывы и трещины? Спросим-ка нашего господина Посохера, почему так устроено? А я тем временем задамся другим вопросом: о чем думают, что чувствуют наши парни и девушки, когда стремительно скользят по льду и летят в слежавшийся снег? Что чувствует, к примеру, наша Эмеза? [4] Нет ли ее случайно здесь? Нет. К сожалению, наша Эмеза сегодня не смогла прийти! Ответьте нам вместо нее вы, господин Палкер! Ах, да, это же я сам!

Я, стало быть, спрашиваю себя, а мог бы спросить и спортивного обозревателя Прюллера: что чувствует обычный человек, стоя у края трассы, когда на него мчится чья-то — все равно чья — жизнь, и спохватывается слишком поздно, когда пытается натравить на нее немецкую овчарку — извините, я только сейчас увидел, что, напротив, это моя собака была избита вами, полицейские! Исчезните с моих глаз, причем немедленно! Итак, зритель замечает, что это была не его жизнь, что она принадлежала кому-то другому, кого он совсем не знает. И пока он удивляется, что с ним катит кто-то, кого он не знает, мимо, почти касаясь его, проносится этот лыжник. Он чувствует холодное прикосновение попутного ветра к своей щеке, этот вечный зритель, его чуть не задело ребром лыжи. Ну, наконец-то вы немного оттаяли, дорогие зрители!

Женщина. Подождите, господин Палкер! А в чем заключается наш вклад? Возможно, мы могли бы представить его в виде печи, которая отдает свое тепло для приготовления блюда, делает это блюдо по-настоящему съедобным? Господин верховный судья Палкер: в этом блюде больше мяса, чем я в состоянии прожарить, уж лучше прожарю я сейчас симпатичного Карла Вендлингера [5] из «Формулы-1». Он пережил ужасную катастрофу, кто бы мог подумать, что он вернется?

Я придерживаюсь мнения, дорогие слушатели, что жизнь, какие бы ужасы она с собой ни несла, надо благодарно принимать, ибо тело приюта «Формулы-1» Бергера и тело бывшего пилота «Формулы-1» Вендлингера что-то воплощают. Но эти тела, что лежат у столба, нет уж, увольте! Для меня они не воплощают ничего.

Покупатель. Если мне и захочется прилечь где-нибудь отдохнуть, то только не здесь! Песчаный карьер, пустыня, холмистая местность, сомнение, глубина, у которой вынули дно. Говорят, нужно пожелать успеха нашим отчаянным парням. Тут поневоле впадешь в отчаяние!