— Разрешите? — В комнату с шумом ввалился Шмайсер, блестя новыми золотыми погонами. Фомин с Молчановым молча уставились на немца — тот улыбался, явно принес хорошие новости.

— Сюда Грязнов свой авангард отправил. Они от нас в пяти верстах, кавалерийский дивизион и 262-й полк Саломатина. Чуть больше тысячи народа. Мои с пулеметчиками позицию заняли, егеря в засаде сидят, пропустим в село кавалерию и ударим по пехоте. Поле чистое, далеко не убегут.

— Он обезумел, что ли? Нельзя же бригаду так дробить! — не в силах поверить в свалившееся на голову счастье, пробормотал Фомин.

— Пленных захватил? — деловито спросил Молчанов, чуждый подобным сантиментам. На то и война, на ней всегда ошибаются.

— Ага, Викторин Михайлович, солдатики дезертировать от него начали. «Наши» бывшие. Вдумчиво так их поспрашивали.

— Вот все и решилось. — Командующий первым корпусом поднялся, и вопросительно посмотрел на Фомина. Тот кивнул, давая знак, что разговор закончен. Молчанов только улыбнулся — он обиды не держал на то, что теперь они ролями поменялись, и вышел из комнаты.

— Слушай, Шмайсер. В каждой бригаде будет развертываться отдельная егерская рота, и еще доукомплектовываются два отдельных егерских батальона полковника Глудкина. Постараемся всех на лыжи поставить. Просьба к тебе есть — выдели по пять своих ребят инструкторами в каждую роту.

— Да ты что?! На десять бригад полсотни будет, да на пару батальонов тридцать. Я уже роту свою на две поделил — ижевскую и воткинскую. Народу еле хватило, даже сотню солдат из батальонов выбрал.

— Надо, Шмайсер, не местничай. Ты назначен командующим всеми егерями, вот ими всеми занимайся, а не двумя ротами. Это просьба Мики. Только прикинь, какая польза будет всей армии?!

Шмайсер задумался, и в прения вступать не стал, а это радовало. Осознал немец, как говорилось на партсобраниях и митингах в то их покинутое время, требования текущего момента.

— Пять мало. Я по десятку, нет, дюжине выделю. Это двести бойцов будет. А ижевцам и воткинцам по полсотни старых егерей хватит. Пополнение из батальонов получат, там народ тертый. Только у меня просьба — я этим делом после боя займусь!

— Господа министры! Я думаю, предложение Ефима Георгиевича о проведении мобилизации двух возрастов преждевременное. Народ устал от войны, и призыв старших возрастов чреват осложнениями.

— А как я вам армию укомплектую, Константин Иванович? Вы требуете пополнений, а взять мне их негде. Добровольно никто не идет за нищенское вознаграждение, не побоюсь этого слова.

— Финансы не бездонный колодец, чтоб его черпать. Бумажные деньги будут введены в оборот только к началу февраля. Золото расходуется слишком быстро. У нас и так жалованье служащим уже вдвое повышено и составляет почти три четверти довоенного.

— А вы дороговизну в расчет возьмите, Иван Андрианович! Это за золото отдают охотно, но вы сибирскими знаками половину платите…

— Господа! Прошу извинить, но может быть, вы выслушаете мои соображения?!

— Да, конечно…

— Мы слушаем вас, Константин Иванович…

Министры обороны и финансов разом остыли и повернулись к Арчегову. Премьер Вологодский, который во время перепалки только страдальчески морщился, с укоризной поглядел на склочников. Министр экономики Серебрянников вытирал платочком пот с широкого лба, Пепеляев задорно поблескивал стеклами очков, а глава МВД Яковлев хитро улыбался, видно, обдумывал какую-то гадость. То еще правление — порой единомышленники, но иной раз прямо змеевник какой-то, террариум.

И в стороне, как бы подчеркивая свою непричастность, сидел заведующий делами кабинета Гинс, тщательно записывая разговоры. Ему предстояло оформить принятые решения кабинета министров. За ним примостились в олимпийском спокойствии вице-адмирал Колчак и генерал-майор Оглоблин, их вопросы стояли во второй очереди.

— Смотрите, господа. В селах выбраны призывы от 1898-го до 1900 года рождения включительно. Про города я не говорю — они вычерпаны до остатка. И что получается? В последний набор взяли мальчишек, а не солдат. Их учить и кормить надобно, не на убой же посылать. Зачем 1901 год призывать, если они физически не готовы.

Ермаков-Арчегов знал, о чем говорил, — акселерации в начале века не было, а потому обычно призыв осуществлялся с 21 года. Здесь же стали уже призывать с 19 лет — молох гражданской войны требовал своих жертв. Но бросать в бой будущее русского народа он не мог. Требовалось, по крайней мере, хотя бы полгода кропотливого обучения.

— Смотрите — призывы 1898 и 1899 годов рождения взяты меньше чем на одну треть. Освобождены от призыва, а это больше двух пятых, и не по негодности к службе по физическому состоянию, а единственные сыновья в семье или единственные работники. Десятая часть — белобилетники, а чуть ли не одна пятая дезертиры. Так ведь, Павел Дмитриевич?