Однако кейнсианские экономические модели не предусматривали одновременного роста безработицы и инфляции. Это явление, позднее получившее название «стагфляция», поставило политиков в тупик. Инструменты прогнозирования, которые не далее как 10 лет назад превратили экономистов чуть ли не в ясновидящих, не стали для правительства панацеей, обеспечивающей тонкую настройку экономики. К слову, как показал проведенный несколько лет спустя опрос, люди стали считать экономические прогнозы не более надежными, чем астрологические. Я еще подумал тогда: «Интересно, а чем же провинились в свое время астрологи?»

Так или иначе, но проблемы нужно было решать. Артур Оукен, который возглавлял Экономический совет при президенте Джонсоне и был известен своим мрачным юмором, предложил так называемый «индекс дискомфорта» для описания ситуации. Этот индекс представлял собой сумму показателей безработицы и уровня инфляции. В тот момент индекс дискомфорта составлял 10,6% (с 1965 года он только возрастал)6.

Я видел, как мои друзья в Вашингтоне метались в поисках выхода из ситуации. Чтобы преодолеть кризис и негативный эффект повышения подоходного налога, ФРС снизила процентные ставки и произвела вливание средств в экономику. Это позволило добиться роста ВВП. но одновременно подхлестнуло инфляцию. Тем временем в окружении президента Никсона все чаще раздавались голоса в пользу мер, совершенно неприемлемых для нас. сторонников свободной рыночной экономики, которые когда-то помогли Никсону стать президентом, а именно в пользу регулирования зарплат и цен. Даже мой старый друг и наставник Артур Бернс, которого Никсон в 1970 году назначил председателем ФРС начал творить о чем-то подобном — о политике регулирования доходов. Я был поражен «вероот’ ступничеством» Артура и решил, что оно вызвано крайней политической необходимостью вкупе с некими симптомами в экономике, которые заметны Бернсу с его нового «наблюдательного пункта». Сотрудники ФРС и впрямь были обеспокоены {оглядываясь назад, я предполагаю, что Бернс пытался упредить введение официального регулирования зарплат и цен). Наконец, в воскресный день 1 5 августа 1971 года у меня дома раздался телефонный звонок — это был Герберт Стайн, бывший в то время членом Экономического совета. «Я звоню из Кэмп-Дэвида. — сказал он. — Президент просил передать вам, что сегодня он выступит с обращением к нации и объявит о введении регулирования зарплат и цен».

Тот вечер запомнился мне по двум причинам. Во-первых, вместо популярного вестерна «Бонанза» и моей любимой передачи по телевизору показали выступление Никсона. Во-вторых, я нагнулся за чем-то на полу и повредил спину. В итоге мне пришлось пролежать в постели полтора месяца, И по сей день я считаю, что меня свалила с ног именно та новость о контроле над зарплатами и ценами.

Меня радовало, что я не работал в правительстве. Бернс с женой жили в комплексе Watergate и время от времени приглашали меня к себе на ужин. Последняя инициатива Белого дома не выходила у Артура из головы. Он сидел в задумчивости и приговаривал: «Боже мой, ну а теперь что они будут делать?» После того как Никсон ввел регулирование зарплат и цен, я стал довольно часто встречаться с Дональдом Рамсфелдом. Он возглавлял Программу экономической стабилизации, в рамках которой осуществлялась новая инициатива. Кроме того. Рамсфелд руководил Советом по стоимости жизни, где его заместителем был Дик Чейни. Они часто обращались ко мне за консультацией, поскольку я неплохо разбирался в специфике отдельных отраслей экономики. Однако помочь им я мог лишь одним: указать, какие именно проблемы повлечет за собой замораживание цен на те или иные товары и услуги. То, с чем они столкнулись, называлось проблемой централизованного планирования в условиях рыночной экономики.

Рынок, как известно, всегда срывает попытки установить контроль над ним, Взять хотя бы ситуацию в текстильной промышленности. Из-за политического давления со стороны фермеров администрация не решилась установить потолок цен на хлопок-сырец, цена на который продолжала расти, В то же время цены на суровье {небеленую и некрашеную ткань, являющуюся первичным продуктом переработки в текстильном производстве) были заморожены. Производители суровых тканей оказались в тисках — себестоимость продукции росла, а поднимать на нее цену не разрешалось — и стали сворачивать бизнес. Производители готового текстиля и одежды тут же начали жаловаться на дефицит сырья, т.е. суровой ткани.

Рамсфелд спросил меня: «Что же делать?» И я ответил ему: «Все очень просто — нужно поднять ценовой порог». Подобные ситуации возникали регулярно, из недели в неделю, и через пару лет система регулирования цен попросту рухнула Потом Никсон сам признался в том. что решение установить контроль над зарплатами и ценами было одним из худших в его политической практике. Но главное, он знал об этом с самого начала. Его действия были продиктованы исключительно политическими мотивами: предприниматели высказывались в пользу замораживания зарплат, а потребители приветствовали идею замораживания цен.

В октябре 1973 года арабские страны ввели эмбарго на поставки нефти в США. Это еще более усугубило ситуацию с инфляцией и безработицей, не говоря уже о подрыве репутации и самоуважения Америки. Индекс потребительских цен взметнулся вверх: в 1974 году темп роста цен достиг невиданных до того 11%, а в обиходе появилось выражение «двузначная инфляция». Уровень безработицы по-прежнему составлял 5,6%. на фондовом рынке наблюдался резкий спад, в экономике назревал самый значительный кризис со времен 1930-х годов, а в довершение разразился Уотергейтский скандал.

В разгаре этих малоприятных событий мне позвонил министр финансов Билл Саймон и спросил, не соглашусь ли я стать руководителем Экономического совета. Герберт Стайн, занимавший в то время эту должность, собирался уходить в отставку. Председатель Экономического совета был одной из трех ключевых экономических фигур Вашингтона наряду с министром финансов и председателем ФРС. При других обстоятельствах я принял бы это предложение не раздумывая. Однако в политике действующего президента было слишком много неприемлемых для меня моментов, и я чувствовал, что не смогу эффективно выполнять свои обязанности. Я ответил Саймону, что очень польщен, что буду рад порекомендовать других кандидатов, но сам вынужден отказаться. Примерно через неделю он позвонил снова, и тогда я сказал: «Билл, н очень признателен нам. ко действительно не могу принять предложение». «Ну, может быть, вы все же встретитесь и поговорите с Алом Хейгом?» Хейг был руководителем аппарата администрации Никсона. Я согласился, и на следующий день Хейг пригласил меня в Ки-Бискейн во Флориде, где Никсон любил проводить время. Судя по всему, мой визит действительно имел большое значение для Белого дома — за мной прислали специальный самолет со стюардом.

По прибытии у меня состоялся продолжительный разговор с Хейгом. Я сказал ему: «Вы совершаете ошибку. Если я стану председателем Экономического совета, а администрация будет реализовывать меры, с которыми я не согласен, мне придется подать в отставку. Это никому не нужно». К тому времени от регулирования зарплат и цен практически отказались, однако со стороны конгресса не прекращались попытки вернуть его для борьбы с инфляцией Я сказал Хейгу, что должен буду уйти в отставку, если это произойдет. Он ответил: «Вам не придется подавать в отставку. Мы не собираемся восстанавливать контроль над ценами». Когда я уже собрался уходить, Хейг спросил: «Ас ним самим вы не хотите встретиться?» Он имел в виду Никсона. Я сказал: «Не вижу в этом смысла». По правде говоря, я крайне неуютно чувствовал себя в присутствии этого человека. Кроме того, я по-прежнему не знал, соглашаться или нет, а отвергнуть предложение, исходящее от самого президента Соединенных Штатов Америки, очень непросто.