— Мама, мама, мамочка!..

Визг перешел в бурные, жуткие рыдания, и Холли уткнулась лицом в живот Оливии, которая опустилась на колени и обхватила дочь руками, бормоча что-то утешительное.

— Почему она плачет? — растерянно спросил я. В последнее время мои мозги затормозились до скорости улитки. Перехватив быстрый взгляд Оливии — скрытый и виноватый, — я начал соображать, что дело нечисто. — Лив, почему она плачет?

— Потом объясню. Ш-ш-ш, милая, успокойся, все в порядке…

— Не-е-ет! Не в порядке!

Ребенок был прав.

— Нет, давай сейчас. Какого хрена она плачет?

Холли оторвала красное лицо от плеча Оливии.

— Дядя Кевин! — прокричала она. — Он показал мне «Супербратьев Марио» и хотел нас с тетей Джеки повести на представление!

Она пыталась еще что-то сказать, но все накрыла новая волна рыданий. Я грузно опустился на стул. Оливия прятала от меня глаза и качала Холли, поглаживая по голове. Я бы тоже не отказался, чтобы меня так утешили — и лучше, чтобы кто-нибудь с большущей грудью и облаком волос со всех сторон.

Постепенно Холли перешла к стадии отдельных всхлипываний; Лив повела ее наверх, спать. Глаза Холли уже закрывались. Пока они были наверху, я отыскал великолепную бутылочку кьянти на винной стойке и откупорил ее — после моего ухода Оливия не держит в доме пива. Я сел на стул, закрыл глаза, прислонился спиной к стене и слушал, как над моей головой Оливия бормочет слова утешения, — и пытался вспомнить, доводилось ли мне прежде так злиться.

Лив вернулась в доспехах любящей мамочки — новенькие джинсы и бежевый кашемировый свитер — и с уверенным выражением на лице.

— Итак, похоже, мне полагается объяснение? — с напускной веселостью спросил я.

Оливия взглянула на стакан, деликатно приподняв брови.

— Видимо, и стакан вина.

— И не один, а несколько. Я только начал.

— Надеюсь, ты понимаешь, что ночевать здесь я тебе не позволю.

— Лив, — сказал я, — в другой раз я бы с удовольствием ходил бы с тобой вокруг да около, но сегодня предупреждаю: я намерен перейти непосредственно к делу. Откуда Холли знает Кевина?

Оливия собрала волосы в хвост, накручивая резинку ловкими быстрыми движениями. Она вела себя спокойно, уверенно и собранно.

— Я решила, что Джеки может их познакомить.

— Так, с Джеки я еще побеседую. Ты-то, понятное дело, по своей наивности решила, что это замечательная идея, но Джеки прощения нет. Она Холли только с Кевином познакомила или со всей треклятой семейкой Аддамс? Лив, скажи, что только с Кевином. Пожалуйста.

Оливия сложила руки и прижалась спиной к стене: боевая стойка, мне ли не знать.

— С дедушкой и бабушкой, с дядями, тетей и кузенами.

Шай. Моя мать. Отец. Я никогда не бил женщин, но понял, что близок к этому, и изо всех сил вцепился в край табуретки.

— Джеки вечерами водила ее попить чаю, после школы. Она встречалась со своими родственниками, Фрэнк. Это ведь не конец света.

— С моими родственниками не встречаются, а открывают военные действия. Нужны огнеметы и бронежилеты. И сколько же вечерков Холли провела с моей семьей?

— Я же не записывала. — Оливия пожала плечами. — Десять, пятнадцать. Может, двадцать.

— И как долго?

Ее веки виновато дрогнули.

— Примерно год.

— Значит, дочь лгала мне целый год?

— Мы сказали ей…

— Год. Целый год я в выходные спрашивал у Холли, чем она занималась на неделе, и она вываливала на меня огромную кучу вонючего дерьма.

— Мы сказали ей, что это пока нужно хранить в тайне, потому что у тебя контрики с семьей. И все. Мы собирались…

— Да, называй «хранить в тайне», «лгать»… Черт подери, как хочешь называй. Это в моей семье умеют лучше всего. Это врожденное умение, Божий дар. Я собирался держать Холли как можно дальше от них и мечтать, что она как-то справится с генами и вырастет честным, здоровым, неиспорченным человеком. Это для тебя чересчур, Оливия? Считаешь, я просил слишком много?

— Фрэнк, ты снова ее разбудишь, если…

— Вместо этого ты швырнула ребенка в самую гущу. И — опаньки! «Сюрприз-сюрприз» — она тут же начинает вести себя точно как гребаные Мэки. Она во лжи, как рыба в воде, а ты поощряешь ребенка на каждом шагу. Это отвратительно, Лив. Гадко. Я не встречал ничего гаже, грязнее и подлее.

Оливия залилась краской стыда.

— Мы собирались сказать тебе, Фрэнк. Думали, что если ты увидишь, как все хорошо получилось…

Я заржал так, что Оливия вздрогнула.