Мы его кормили, поили, но в комнате было холодновато. И мы зажгли электрический камин. Наш вороненок Кеша почувствовал, что от камина идет тепло, и полюбил этот камин, как родную маму. Он близко-близко подходил к камину, раскрывал крылья как можно шире и прижимался к камину грудью. И не замечая, что перья у него начинали гореть, потому что, когда горят перья, этого никто не чувствует, пока дело не дойдет до кожи. Когда начинало припекать и становилось слишком жарко, Кеша камин покидал. Но затем по комнате снова разносился запах паленых перьев, и мы уже знали — Кеша опять обнимает камин.

Вот так он у нас совсем освоился, жил, подрастал, и мы решили взять его на прогулку. Несли его на руках, но на всякий случай привязали к Кешиной ноге длинную веревку. Думаем — вот выйдем на травку, пускай попасется, а мы будем его за эту веревку держать. А Кеша наш как взлетит на березу! Мы его оттуда ели сдернули. Мы-то думали, что он летать совсем не умеет.

Наконец я решила избавиться от Кеши, потому что мне уже надо было уезжать в Москву. Я его понесла в овраг на травку, он уже был большой птенец, а вокруг оврага росли кусты, и в них селились вороны. Ну, думаю, в беде они его не оставят, будут кормить, научат летать, и в конце концов он долетит до этих кустов, благо не так уж далеко.

Я посадила Кешу на траву, и вдруг откуда ни возьмись мчится ворона. Стрелой ко мне подлетела и так стала орать — я чуть не оглохла. За ней другая, третья. Кружатся надо мной и орут. И тут со всех сторон, изо всех кустов повылетали вороны. Небо стало черным, их были тысячи! Они так каркали, что из всех домов повыходили люди и тоже стали кричать и махать руками. Вороны летали у меня над головой, они хотели разорвать меня на части из-за этого вороненка. Думали, я его украла. И тут Кеша как взлетит в небо! Точно ракета! И через несколько секунд я уже не могла отличить его от других ворон, он среди них потерялся. И стал уже не Кешей, а просто вороной.

Ему совершенно не понадобилось, чтобы его учили летать. А мне стало грустно оттого, что я столько сил положила на этого Кешу, спасла его, он у меня дома жил — и пожалуйста, улетел, и все.

Желаю вам хорошо провести лето и вернуться в Москву полными сил и здоровья.

Ромена Теодоровна

Июнь 2001 года

Дорогой Ваня! Я посылаю тебе стихотворение.

До свиданья, Ваня. Понравилось ли тебе это стихотворение?

Р. Т.

Ваня пишет Ребекке.

Здравствуй, Ребекка!

Я живу дома. У меня есть мама, дедушка Вадим, бабушка Тамила, и папа, и Вероника. У меня есть Карлуша. Это попугай. Он живет в клетке. И делает свой урок, учится говорить. Говорит: «Карлуша хочет кушать. Карлуша — хорошая птичка. Пойдем, пойдем, пойдем».

Я живу в Железнодорожном. Моя мама ходит на работу и зарабатывает деньги и покупает мне булки хлеба. (Так Ваня трансформирует выражение «зарабатывает на хлеб». — Р. А.)

У меня был день рождения. Я испек пирог для гостей. Я один ел пирог. А гости были голодные. Я дал кушать гостям крошки. Поели и сказали:

«Какой жадный Ваня». Я дал всем гостям. Они поели и сказали: «Спасибо. Теперь все хорошо»? Это была шутка.

Карлуша прыгал по столу. «Какая маленькая вредина», — говорили гости. Карлуша полез к дедушке в карман и достал конфету.

Ребекка, у тебя есть попугай? Или кошка? Или собачка? Я тебе еще напишу письмо про свои книги, карточки и как я ходил гулять с дедушкой на пруд.

До свидания, Ребекка.

Ваня

Здравствуй, Ребекка!

У меня есть Дюймовочка. Она убежала от жабы и крота к моему дому и позвонила. «Я хочу кушать и спать и пить», — она сказала. Я ее напоил.

Я, Ребекка, выучил стишок про котят и могу рассказать. Я еду к Ромене заниматься, беру карточки, книги, и записи, и тетрадки, прихожу к ней и учусь. Слушаю оркестр, а дедушка нарезает бананы. Потом я задаю вопросы Ромене. Я ее хвалю, она правильно отвечает. И я ей читаю толстую книгу.