Вскоре дело это попало к начальнику полиции Стаффорда, достопочтенному Джорджу Энсону, второму сыну графа Личфилда. Почти сразу у него возникла стойкая неприязнь к семье Эдалджи, основанная исключительно на расовом предубеждении: как это, вопрошал он, “индус, который и говорит-то с акцентом, сумел получить приход в англиканской церкви и наставляет паству?”

Когда на крыльце викария стали находить свертки с экскрементами, полиция согласилась взять дом под наблюдение. 12 декабря 1892 года полицейский обнаружил у двери черного входа большой ключ, украденный, как потом выяснилось, из школы в Уолсоле. Джордж стал главным подозреваемым. Энсон повел себя точь-в-точь как бестолковый инспектор Лестрейд из рассказов о Холмсе. Он написал преподобному Эдалджи, что его сыну следует во всем признаться, а под конец добавил: “Должен сразу предупредить, что не поверю никаким заявлениям вашего сына, будто ему ничего не известно об этом ключе”.

Между тем травля семейства Эдалджи приобрела широкий размах. В местных газетах поместили заявления якобы от лица Джорджа и еще одного мальчика, где они публично извинялись за свои анонимные письма: “Мы, нижеподписавшиеся Дж. Е.Т. Эдалджи и А. Брукес, оба принадлежащие к приходу Грейт-Уайрли, сим заявляем, что являемся единственными авторами известных анонимных писем с угрозами, полученных разными людьми за последний год”.

Едва газеты напечатали опровержения, как появились новые объявления, где викарий предлагал у себя в доме комнаты внаем, а также услуги доступных дам. Семью заваливали товарами, которые они не заказывали: энциклопедиями, живыми гусями, телегами с углем, ящиками шампанского, банками краски, мебелью, лекарствами, одеждой и музыкальными инструментами. Священник из Эссекса получил почтовую открытку за подписью “Ш. Эдалджи”: “Если вы немедленно не пришлете телеграмму с извинениями за возмутительные намеки, что позволили себе в проповедях, обвиняя меня в греховности, я разоблачу вас, рассказав всем и о супружеской измене, и об изнасиловании”. Из Стаффорда приехал портной, чтобы снять с младшей сестренки Джорджа Мод мерку для свадебного платья. Следом явился гробовщик — забрать тело. Была нанята женщина-детектив якобы от лица миссис Эдалджи, чтобы провести расследование на предмет неверности ее мужа.

Как позднее заметил Конан Дойл, мистификаторы проявили незаурядную изобретательность и находчивость, “так что все это могло бы показаться комичным, не приведи такая травля к трагедии”.

Три года кряду семья прожила в этом кошмаре, а полиция бездействовала. Отношения между преподобным Эдалджи и Энсоиом становились все хуже, ибо стало ясно, что начальник полиции все еще считает юного Джорджа преступником, несмотря на заявления его отца о том, что мальчик нередко сидел с ним в гостиной, когда под дверь подсовывали послания с угрозами. В одном из них говорилось, что преподобный — “исчадие ада”, чья “мерзкая плоть все еще топчет землю”.

В декабре 1895 года письма, неожиданные посылки, мерзкие провокации — все вдруг разом закончилось, и жизнь семьи вернулась в относительно нормальное русло. Джордж поступил в юридический колледж в Бирмингеме, успешно закончил его и поступил в контору бирмингемского стряпчего служащим, получающим в качестве оплаты возможность обучаться профессии. В 1898 году он сдал выпускной экзамен, был награжден бронзовой медалью, и Бирмингемское юридическое общество присвоило ему степень юриста второго класса. После этого он открыл небольшую контору в Бирмингеме, откуда каждый день ездил домой в Грейт-Уайрли.

Четыре года спустя у Джорджа Эдалджи возникли денежные затруднения, во многом в результате его наивности и излишней доверчивости. Он поручился за приятеля, Джона Уильяма Филлипса, такого же, как и он, юриста, обвиненного в том, что незаконно присвоил себе деньги клиентов. Но Филлипс скрылся от правосудия, и, чтобы оплатить долг, Эдалджи сначала занял деньги под огромные проценты, а затем пустился в спекуляции на фондовой бирже.

Дабы избежать банкротства, которое поставило бы крест на его карьере, Джордж обратился с письмами о помощи к разным влиятельным лицам в округе, что ему больно аукнулось, когда пришлось доказывать безупречность своей репутации.

В 1904 году, с февраля по август, в окрестностях Грейт-Уайрли произошла серия загадочных преступлений: кто-то безжалостно калечил скот и лошадей. Были изувечены шестнадцать животных — каким-то острым инструментом им вспарывали животы. А в полицию стали приходить письма, подписанные вымышленным именем, в которых говорилось, что орудует некая банда, и среди имен злоумышленников называли “законника Эдалджи”. Власти забили тревогу, когда получили письмо с угрозой “заняться маленькими девочками” и “сделать с двадцатью девчонками то же, что и с лошадьми, не позднее марта”.

Когда 18 августа неподалеку от дома викария нашли мертвого пони со вспоротым брюхом, полицейские явились произвести досмотр вещей Джорджа. Они нашли футляр с четырьмя бритвенными лезвиями, перепачканные грязью ботинки и влажный плащ (накануне всю ночь шел сильный дождь), а на плаще, как они утверждали, — лошадиные волоски. Преподобный клялся, что сын никуда не выходил той ночью — они спали в одной комнате, — но на стражей порядка это не произвело ни малейшего впечатления. В тот же день Джордж Эдалджи был арестован в Бирмингеме и взят под стражу.

Арест “проклятого” сына “черного” викария вызвал настоящий взрыв расизма. Озлобленная толпа неизменно собиралась у дверей суда, когда Эдалджи возили на предварительные слушания. Репортер из местной газеты “Дейли Бирмингем”, описывая Эдалджи на суде, не скрывал своих откровенно расистских взглядов: “Ему 28 лет, но выглядит он моложе. Одет в помятый черный костюм с белым воротничком и мало чем походит на типичного юриста — смуглолицый, с яркими темными глазами, выпяченными губами и маленьким круглым подбородком. С характерной для азиатов невозмутимостью, без всяких эмоций, кроме разве легкой усмешки, выслушал он вопиющие факты, изложенные обвинением”.