В одиночестве что-то пожевала на кухне, любуясь белизной стен, и решила, что нужно просто лечь спать – к утру пройдёт само собой, как мигрень. Тело убитого человека – такая форма головной боли. Заглянула к Лиле – та спала, зарывшись лицом в подушку. Прикрыла за собой дверь.

Постелила, достала привычный уже томик Хайдеггера. Но сегодня не читала, просто перелистывала страницы. Дошла до своих записей. Взгляд поймал: «может ли считать меня лучшей подругой. Я сказала, что пока ещё не знаю… Но сейчас, наверно, уже может». Какая имбецильная могла такое написать?

Сны:

Зашипело, будто включили душ. Дождь, река. В сером небе – дома, село. Кто живёт в домах? Мама и папа стоят на пороге. Она не успевала к ним, и заплакала, передвигаясь на месте по реке.

Бежала по шоссе. По реке. Вода скользкая, выскальзывала из-под ног. Замёрзшая. Не успевала.

Падала на лёд. Билась о лёд выпавшим сердцем. Лицом. Вставала. Руки проскальзывали. Бессмысленно царапала лёд.

Открыла глаза. Увидела пустоту. Ногти впивались в наволочку.

Сергей стоял к ней спиной. Она подошла и взяла его за руку. Он сжал её ладонь. Его пальцы были скользкие, неприятные на ощупь. Могла бы выдернуть руку, но было то ли жаль его, то ли нельзя – после того, как приходила к нему открывать любовь.

Анна резко проснулась – с отвратительным ощущением тоски по Сергею. Но стоило открыть глаза – тоска прошла.

– Доброе утро, Лиличка!

Они были в одинаковых полосатых ночнушках.

– Привет! Это из-за дождя я вчера заснула, дождь ночью был.

– А.

Усаживаясь за уже накрытый стол, Анна подумала, что непременно скажет сегодня Лиле в течение дня: либо – что она решила, что всё-таки ещё любит Сергея, либо – что не любит его, но ужасно хочет. Потому что на завтрак была холодная рыба, которая навевает мысли о сексе.

– Анюта, как ты думаешь – нам лучше сразу после завтрака пойти или в сумерки?

– Куда пойти?

– Ну за едой! У нас же продуктов нет.

– Когда хочешь.

– С одной стороны, в сумерки безопаснее, ты сама знаешь. Но и они знают, что мы выходим в сумерки, и наверняка будут ждать. А утром они нас не ожидают.

– Кто – они?

Анна осторожно выковыривала рыбную мякоть из скелета. Рыба была вкусной. Почему рыбы так изгибаются сильно, когда их достают из воды? Не дождавшись ответа на вопрос, сказала:

– Я считаю, лучше дождаться вечера.

На самом деле выходить у неё не было ни малейшего желания. Больше – она впадала в панику от одной мысли, что придётся пройти через дверь. Кто бы ни были «они», плоды упрямой Лилиной фантазии, это хороший предлог, чтобы остаться. Анна принялась обдумывать: она видела запасы сухих круп и макарон, кое-какие обмякшие овощи. Можно продержаться ещё достаточно долго вдвоём, не выглядывая на улицу.

Она давно оценила ситуацию. Поняла, что Лиля не просто лесбиянка, но больной человек. Неудивительно, если вспомнить слухи о её прошлом. Наружность, признаться, совершенно не пострадала, а мозги – похоже.

Неудивительно и то, что болезнь так легко перекинулась на саму Анну. Что у неё было в жизни? Работа – день за днём выписывать неприятные бумажки? Зарплата – на комнату у Таси и гречку с сосиской?

Только родители. Она их любила. Они не смогли её вывести на жизненную орбиту, но не были дураками. Просто неудачниками. Квартиру были вынуждены продать – за четыре тысячи! Сейчас такая сорок стоит, а дочь – по чужим углам ютится.

В селе им, видимо, лучше стало. Анна никому не говорила, что любит родителей, – это так необычно и смешно. Знакомые говорили о своих родителях с сарказмом и презрением, почти с ненавистью. Знала почему: всем родители что-то навязывали. Подавляли. Но не её. Ей не навязывали ничего – ни учёбы, ни перспективных кавалеров. Вот и вышло ничего. Зато Анне по-прежнему нравилось с ними. Или ей просто некого любить, кроме родителей? Лиле, красотке, этого не понять.

– Ты права, Аннушка, выйдем в сумерки, как обычно, – резюмировала Лиля, после долгого серьёзного молчания.

Анна подавила смешок. А Лилия-то искренне верит в правила своей игры, в таинственных «они», в уполномоченных духов типа ангелов или как она их ещё зовёт! Рыба на тарелке не кончалась. Когда рыба бьётся о лёд, она по-особому чётко видит мир вокруг. И стало вдруг очевидно, что грозные уполномоченные с их задачей под выполнение, у которых зрение пропадает в сумерки, которые сторожат у выхода, – есть.

– Меня тошнит! – Анна едва смогла выговорить, добежать до туалета, и её вырвало.