Вероятно, временами оказывалась без сознания, но только временами, однако разницы не было.

Что происходило вне тела, она не знала, пока не наступила та странная минута.

Анна как бы вынырнула из солёной воды, ей совсем не было больно. Она боялась вдыхать. Под ней было что-то мягкое. Рядом стены. Сгорбленные спины вдалеке. Такие слабые, их не стоит бояться. Стулья. Свет. Вонь. Но она не удержала равновесия – сдвинулась, и из блаженства снова рухнула в боль. Успела лишь понять, что её уже не бьют, но смену места ещё не осознала.

Потом ей стало так холодно, что все страдания были только от холода. Дрожала. Пыталась зарыться поглубже в мягкое, в тряпки, воняющие бензином. Язык скользил по зубам, вправо и влево, проводя учёт, без указания сознания, сам. Первый проблеск возвращения смысла. Ряд зубов не нарушен. Ни нижний, ни верхний.

Когда начала ощупывать себя пальцами, стало больнее и легче. К лицу ужасно прикасаться. Скула, губы – как затвердевшие грибы. Хорошо – не трогать лицо. Надеяться, что кровь во рту от губ. Один глаз видел всё. Второй тоже мутно видел. Разогнуться не смогла. «Потом, потом», – успокаивающе сказала себе. Вдруг ей представилось, что, когда её били, она молилась. И Бог сохранил целостность тела, потому что услышал. Сзади голова вообще цела. Угол спас. Снова нахлынула, как анестезия, эйфория. И снова угасла в темноте. Раз руки слушаются – спина цела. В животе всё наладится само, там всё мягкое.

Один глаз прикрывала ладонью. Вторым смотрела. В углу что-то похожее на части мотоцикла. Много непонятных предметов, не могла долго фокусировать на них взгляд. Спины, стол, на столе бутылка водки с серебристой этикеткой. Страстно захотелось водки, словно один глоток снимет все, но просить стеснялась.

Шевельнулась нечаянно – искала менее болезненную позу. Шорох услышали. Замерла. Один из сидящих повернулся к ней. Лицо его было сизое, испачканное, как у бомжей по пути от бывшей работы к остановке. Взгляды встретились. Она искала ответ – угрозу или прощение. Но в слизких глазах ничего не было. Совсем ничего. Он что-то пробурчал и двинулся к ней.

Анна не испугалась. Она смотрела. Он подошёл близко и уставился, но глаза оставались пустыми. Потрогал блузку – там, где грудь. Волосы. Потом горло под подбородком. Намеревался вроде как пощекотать. Отодвинулась от удушливой смеси запахов – человека, крови, перегара, туалета, бензина, воды. Какие-то из запахов остались – принадлежали ей самой. Он пожал плечами и вернулся к столу, к карточной игре.

Перевернулась на левый, более живой бок, пугаясь, что всё равно, где она и кто это. Так и умереть недолго. Зачем было рассматривать, восстанавливать твёрдую картину вокруг, тратить силы, зачем? Прикрыла веки. Не долго умереть, но смерть не отвращала, казалась далёкой от этого места дорогой по реке с ивами, и в то же время блужданием по Лилиной квартире, по комнатам, дальше и дальше, забыть своё имя, своё лицо, свои волосы, свои пальцы и в завершение исчезнуть насовсем в бесконечном одном движении (так холодно), в ритме шагов, в миллиметровых линейках, в линейках памяти, как не открывающаяся страница в «Эксплорере», в пустых окнах «Виндовса», за которыми солнце и кроны деревьев, по кронам спуститься в реку, сотнями километров тянущуюся к морю (так больно). Когда говорят «так больно», значит, уже легче, потому что боль заключается в определённые границы, в границы «так», определяется словом, отделяется от других явлений, и, значит, сила её не охватывает больше всё сущее.

Продолжение. Всё, что мы видим, – продолжение продолжения, как сериал. Началось там, продолжилось здесь, но суть одна.

Услышала твёрдые, жёсткие шаги как продолжение каменных шагов за спиной, перед тем как ударило в живот.

Некто вошёл в гараж – теперь сообразила, что находится в гараже. Некто высокий, прямой. Сначала показалось – со светящимся лицом, но это просто бликовали очки. Сквозь очки он смотрел на Анну.

Нелепо пыталась отползти, исчезнуть, втереться в стену. Стена не впускала, и ноги проскальзывали, съезжали с жирными тряпками, а она продолжала отползать, открыв от страха рот, то сжимая, то разжимая на животе пальцы.

– Успокойся. Сядь, – сказал вошедший, и она мигом застыла, стараясь быть лояльной, даже проявлять рвение, только чтобы он не ударил.

Убаюкивающий мат и шелест карт оборвались с появлением ангела. Игроки тоже смотрели на Анну. Но был ли это ангел? Не похож. Как обычный человек. Не выше, не светится.

– Не нужно меня бояться, совершенно не нужно. Поняла? – Он говорил неприятно и медленно, как говорят с умственно отсталыми. Кивнула. Была готова согласиться со всем. Он присел на корточки рядом с ней. – Ничего плохого не случилось.

Снова кивнула, ловя зубами непослушно вздрагивающие губы.

– Меня зовут Шарван. Я помогу тебе. Я отвезу тебя туда, куда тебе нужно, где тебе будет хорошо. Но пока тебе немножко нужно побыть здесь. Отдохнуть. Может, тебе что-то нужно, есть, пить?

Кивнула.

– Что тебе нужно? – Он не так понял её. Он вообще, кажется, не замечал, что она не в лучшем состоянии.

– А мне можно спросить? – Она удивилась, что говорит. И так ладно. Несмотря на дрожь. Будто кто рядом говорит.

– Попробуй. Не обещаю, что отвечу.

– Зачем… Зачем меня били? Если речь шла о том, чтобы прийти сюда, то зачем? Если только это, я бы пришла сама.

– Тебя? Били?

Он глянул на неё каким-то злым и в то же время профессиональным, как у врача, взглядом. Ещё жёстче показалась стена, в которую упиралась и не могла втиснуться.

– Если бы тебя били, ты бы не говорила сейчас. Понятно? Что тебе надо вообще? Рёбра целые, всё на месте…

Кивнула поспешно, но он продолжал: