Вернее - от кого, это-то, положим, отлично известно. А вот весь вопрос в том - нахрена? Мало того, что Кригсмарине в полном составе уже который день не может выловить в луже, именуемой Балтийским морем, франко-британскую эскадру в чертову тучу вымпелов - да что, эскадру, даже торпедированный подводниками английский авианосец изловить не могут, сжигая тонны топлива почем зря, - так теперь русских не только на море, их еще и на суше надо защищать? Прут англичане с французами на вас через Турцию, так помогите президенту Ине… Ину… Инёню (вот фамилия - язык сломать можно!), введите войска с Кавказа. Ах там восстания? И в Крыму тоже? И на Украине? А почему в Фатерлянде никто восстания не поднимает? А потому, что если б в Рейхе были недовольные, их бы уже давно не было! Нет, видать у русских фюрер, как его - Сталин?
– какой-то мягкотелый. Либерал, не иначе. Вот и доминдальничался с оппозицией: война, а у него недовольные. И детишки тонут почем зря.

Зрелище пляжа, покрытого изуродованными детскими телами - в этом фон Берне не желал признаваться даже себе, - произвело на него жутковатое впечатление. В первый миг хотелось того урода, который сбросил бомбы на пароход, нет, не удушить. Порвать на множество кровавых кусочков, причем ме-е-едленно. Чтоб помучился, гад. Это потом уже, холодный разум убеждал своего владельца, что пилот британского Mosquito не знал, что или кто находится в трюмах корабля: люди, нефть, военные грузы для турецкой армии, или, например, грузинское вино. Что человек просто выполнял поставленную задачу - топить все, что плавает. Что, знай он о пассажирах, отвернул бы, наверное, ручку штурвала, не сбросил бы свой смертоносный груз на старую калошу… Но это понимал разум. А руки-то все равно чесались.

– Ну, как там мой недоутопленник?
– поинтересовался Дитер, входя в лазарет.

Лазаретом, конечно, это помещение пока можно было назвать весьма условно. Батальон прибыл в Герзе всего два дня назад, и еще не обустроился в выделенном местной магистратурой, или как оно у турок называется (фон Берне мысленно поставил себе в памяти галочку рядом с галочкой про деревню), здании системы «барак», класс «слабо благоустроенный», тип «давно нежилой». И даже прекрасный песчаный пляж рядом с казармой не радовал, как и близость моря. Холодно, черт возьми! Март месяц. Какое уж тут загорать да купаться? Война, опять же…

– Недурно, весьма и весьма недурно.
– отозвался командующий этим заводом по оздоровлению Вермахта, штабсартц Рот.
– Небольшая контузия, совсем пустяковая, ни заикаться, ни непроизвольно дергаться и мочиться в постель не будет, ну и некоторое сотрясение мозга. Два-три денька на койке проваляется, и будет как новый. А с учетом того, какой он недокормленный - так и получше, пожалуй.

– Что, интендант Зюсс поставил парнишку на довольствие?
– хмыкнул оберлейтенант.

– Да куда б он делся? Приказ самого майора Шранка. Да и без приказа б поставил.
– врач махнул рукой.
– Он же интендант, а не чудовище какое.

В том, что касается интендантов, Дитер имел прямо противоположное высказанному штабсартцем мнение, которое благоразумно, впрочем, оставил при себе.

– Ну а сам парнишка что говорит про себя, Берко?

– Димо, ты меня прямо удивляешь.
– пожал плечами тот.
– Откуда ж мне быть в курсе, если я по-русски знаю только три слова: Lenin, Stalin, tovarisch.

– А… как же ты его тогда опрашивал?
– изумился фон Берне.

– А твой Бюндель на что?
– еще больше изумился врач.
– Вот через него и опрашивал.

«Похоже, скоро оберягер получит прозвище «стетоскоп», подумал Дитер. И не ошибся, кстати.

– Он, между прочим, еще не ушел.
– меж тем продолжил Бернард Рот.
– Так что можешь сам спросить у юноши все, что тебе интересно. Как лечащий врач - не возражаю.

Герзе, лазарет I-го батальона 100-го горного полка

12 марта 1940 г., 08 часов 35 минут

– Ну, молодой человек, как самочувствие?
– преувеличено бодро поинтересовался у паренька фон Берне. Оберягер Бюндель перевел вопрос, попытавшись изобразить интонацию.

«Боже ж ты мой, прав Берко, тысячу раз прав, - подумал оберлейтенант.
– Хоть отъестся мальчик. Вот же, без слез не взглянешь. Лысенький, тощенький - кожа да кости - ну ровно цыплак ощипанный. В чем душа держится-то? И ведь не потонул! Было б сало, понятно отчего, а при таком теловычитании как у него, плавучесть должна быть отрицательной».

– Говорит, что вроде бы неплохо, только голова кружится и тошнит немного. Еще жалуется на небольшой звон в ушах, - сообщил Бюндель.

– Ну, это ерунда.
– улыбнулся оберлейтенант.
– Сотрясение. Помню, на чемпионате по боксу между полками, меня один бугай из «Великой Германии» так приложил, что я потом три дня пластом лежал. Врачи еще удивлялись, чему у меня там было сотрясаться?… Курт, а вот переводить последнюю фразу было вовсе не обязательно. Так, о чем я? А, собственно, расскажите мне, как вы оказались на том корабле, куда плыли, ну и кто же вы действительно есть, Гейнц Гудериан?