Вот сегодня, к примеру, рациональное проснулось раньше, чем Ира успела открыть глаза, и тут же настойчиво стало добиваться аудиенции, с намерением высказать, а еще лучше навязать свое компетентное мнение относительно проходов и говорящих животных. И ему не было отказано в приватном общении! Вот только вместо того, чтобы выслушивать его доводы относительно невозможности существования дыр в пространстве и говорящих животных, Ира тут же загрузила его по уши теми проблемами, в которых ему нет равных, в которых иррациональное, считающее нормой прямую зависимость картины Мира от восприятия, полнейший беспомощный профан. И все стало на свои места: богу — богово, кесарю — кесарево, — и все довольны! А главное — состояние полного умиротворения, так давно забытое, а если прислушаться к ощущениям и быть честной с собой, то никогда ранее в такой полноте неиспытанное.

Ира усмехнулась своим мыслям: «Меня хлебом не корми — дай в себе поковыряться!». Как бы там ни было, а ей удалось, пусть даже на время, встать между рациональным и иррациональным в себе и озадачить каждое адекватными проблемами. Пусть даже на время, но у нее появилась, как минимум, передышка, и она поймала ощущение этого состояния, а значит, сможет вернуться в него вновь, если по каким-то причинам нечто выбьет ее из этой колеи. Иру переполняло ликование победы «Я» над двойственностью своего существа. Да, это было ликование победы, но что-то еще примешивалось к нему, нечто окрашивающее ощущения в по-особенному теплые тона. Ира вслушалась в это едва уловимое нечто… Что-то похожее возникало, когда она возвращалась домой после долгой отлучки или когда вновь встречалась после долгой разлуки с кем-то из особо близких. Вслушивание обострило это только что едва уловимое чувство, и на глаза навернулись слезы радости. То ли она куда-то вернулась, то ли кто-то или что-то вернулось к ней — она не могла пока понять. И не стала пытаться. Не стала пытаться, чтоб не спугнуть саму щемяще-умиляющую радость.

Дома ее застала живописнейшая картина: на диване в гостиной восседал Женечка, а у него на коленях изо всех сил ластящийся к нему Лоренц.

— Женечка! — воскликнула Ира в легком радостном удивлении.

— Прошу прощения, госпожа Палладина, за вторжение без приглашения, но дождаться его от Вас, мне показалось нереальным, так что свое внезапное нашествие оправдываю в Ваших глазах сообщением Влада, о том, что именно сегодня Вы намеривались удостоить меня чести посетить Вашу особу.

— Ба! Как церемонно!

Интонации Женечки переполнялись язвительным ядом, но Ира оставила это без внимания и ответила ему с совершенно искренней радостью. Женечка обмяк, пересадил Лоренца со своих колен на диван, поднялся, поспешил, явно чувствуя облегчение, навстречу Ирине и обнял ее со всей доступной ему теплотой.

— Ирка! Извини! Не звонишь, и я почти не вижу тебя, только смутно ощущаю, что у тебя все вроде как в порядке. Но вот в каком? В общем, нервишки шалят.

— Женечка! Я так рада тебя видеть! Сейчас даже собственноручно кофе сварю!

— Как жаль!

— Чего жаль?

— Упущенной возможности.

— В смысле?

— В смысле испить кофея, сотворенного твоей божественной рукой.

— Why? — чтобы более достоверно изобразить удивление Ира перешла на английский, благо на сие изречение ее скромного словарного запаса оказалось вполне достаточно.

— Видишь ли, я его уже сварил, — пояснил Женечка. — Присаживайся, — добавил он и скрылся на кухне.

Ира не имела ничего против, тем более что ноги после многокилометровой прогулки слегка гудели. Она опустилась на диван рядом с особой тщательностью вылизывавшимся Лоренцем.

— Лицемер! — сказала она ему сквозь зубы.

— Это ты мне? — спросил Лоренц, оторвавшись от «наиважнейшего» занятия и бросив на Иру наполненный притворной невинностью короткий взгляд.

— Угу… — хитро скосив глаза, подтвердила она.

— Ну… есть немного… вообще-то, мне просто хотелось сделать тебе что-нибудь приятное.

На этом их обмен любезностями прервался, так как в гостиную возвратился Женечка.

— Как живешь, Палладина? — спросил он, накрыв на стол и усевшись в кресло напротив.

— Знаешь, Жень, замечательно!

И она принялась подробно рассказывать ему про свои практически готовые и требующие теперь лишь чистового оформления мебельные эскизы, а главное про табуреты, естественно, с демонстрацией последних в действии. Рассказала и про проверку «алгеброй гармонии» поющего дома. И все в таких восторженных тонах, что Женечка и не почувствовал, что она из своего наиподробнейшего рассказа намеренно изъяла целый ряд весьма примечательных обстоятельств, касающихся последних трех дней. Но при этом его что-то терзало:

— Ир, мне как-то странно, что ты ни разу не поинтересовалась тем, каким образом я оказываюсь внутри твоего запертого дома.

— Ты сам приучил меня не проявлять праздного любопытства.

Ира ответила вполне спокойно, но у нее внутри екнуло.

— Не волнуйся. Он ни о чем не догадывается, — промурлыкал Лоренц.

— Он испытывает необъяснимое волнение и пытается его унять, завязав новую тему для разговора взамен исчерпанной, — проурчал Зив.

— Тема проходов его самого особо занимает с момента, как ты поселилась здесь. Его страж не раз пытался с нами договориться, чтобы мы открыли свою сеть для Женечки, но мы против.