— Кто ты? — крикнула она, стараясь, чтобы голос ее звучал властно и невозмутимо.— Что тебе нужно?

Тишина. Призрак исчез.

Соня сделала еще несколько шагов и снова остановилась. Она чувствовала — все ее звериные инстинкты буквально кричали об этом! — что таинственный призрачный гость никуда не исчез. Должно быть он где-то здесь — подстерегает… кто знает, для чего?

Во всяком случае Соня не позволит ему запугать себя. Кем бы он ни был — хоть упырем, хоть ожившим мертвецом, хоть беспокойным духом, не ведающим покоя могилы!

— Покажись! — снова крикнула она,— Что ты хочешь?

Неожиданно привидение вновь поднялось перед Соней во весь рост. Теперь Соня смогла разглядеть его получше. Это был высокий немолодой мужчина, седой, светлоглазый, с правильными чертами лица. На нем была богатая одежда, сшитая по последней аквилонской моде позапрошлого года, некогда роскошная, украшенная шитьем и драгоценными камнями, но сейчас страшно обветшавшая. Странно выглядели изумруды и рубины чистой воды, крупный жемчуг и сверкающие сапфиры на этих чудовищных лохмотьях. Несмотря на диковинное одеяние, незнакомец держался с горделивым достоинством. Несомненно, при жизни он был одним из представителей высшей аквилонской знати. И только в глазах призрака застыло выражение бесконечного отчаяния.

— Помоги мне…— прохрипел он.

Соня инстинктивно положила ладонь на рукоятку кинжала. Но странное явление, казалось, не обратило на этот угрожающий жест никакого внимания.

— Помоги…— повторил незнакомец, простирая к Соне дрожащие руки. Соня заметила, что с костлявых пальцев призрака клочьями свисают мох и сырая трава.

— Чем я могу помочь тебе, аквилонец? — спросила Соня.— Мне недосуг заниматься чужими делами!

— Следы… Ты ищешь следы, я знаю… Но зло… Храм Митры… Вечное проклятие, что тяготеет над родом… Порождение зла — о, несчастное порождение зла! — простонал призрак.

Соня насторожилась.

— Да, я ищу кое-кого. Но что ты знаешь об этом?

Однако на дороге больше никого не было. Когда Соня приблизилась к тому месту, где находился призрак, там лежал лишь белый, обглоданный зверьми и омытый дождями человеческий череп.

Уже под вечер молодая девушка приблизилась к воротам Велитриума и, заплатив небольшую пошлину за въезд, оказалась в городе.

Постоялый двор, где она решила остановиться, назывался «Дойная козочка» и располагался на центральной площади Велитриума, совсем недалеко от святилища Митры. Содержала это заведение пухлая женщина лет тридцати пяти, которую звали госпожа Элистея. Эта дама отличалась полной осведомленностью касательно всего происходящего в городе и крайней разговорчивостью. Оба этих качества — не говоря уже о превосходной стряпне — Соня сочла настолько ценными, что ради них с готовностью пренебрегла даже таким чудовищным, с точки зрения Рыжей Сони, недостатком постоялого двора, как невыносимая роскошь обстановки.

Комната, представленная госпожой Элистеей Соне, была битком набита подушечками — и круглыми, с кружевной каймой, и розовыми, в виде сердечек, и пышными, с бантами по углам, и совсем крошечными, «под локоток». На кровати с пуховой периной, в которой можно было утопить по крайней мере еще пять человек сложения и роста Сони, лежало стопкой четыре атласных стеганых одеяла.

На стене красовался гобелен, изображавший юную полуобнаженную красавицу с вьющимися золотыми волосами и выставленной напоказ розовой грудью. Красавица прогуливалась под цветущей яблоней, поглаживая очаровательную белоснежную козочку с бантиком на шее и позолоченными рожками.

Видимо, на обветренном лице Сони отразилась слишком сложная гамма чувств при виде всего этого великолепия, потому что хозяйка постоялого двора обеспокоенно заметила:

— Мы стараемся, чтобы постояльцы чувствовали себя у нас как дома. Знаете, дорогая моя, ведь в таверне редко встретишь настоящий домашний уют. Это оттого, что почти все хозяева таверн — мужчины. А что мужчины вообще могут понимать в домашнем уюте, не правда ли? Другое дело — мы, женщины. Верно?

— Меня зовут Соня,— напомнила путница, еле сдерживая раздражение и из последних сил стараясь вести себя вежливо.

Хозяйка таверны ничуть не смутилась.

— Прелестное имя! Ваша мама и папа, должно быть, очень любили вас, коли дали вам такое очаровательное имя! И как они только отпустили такую красотку в далекое путешествие — совсем одну, без слуг и без защитников! Наверное, все глаза уж проглядели: где там наша красавица, не едет ли!.. Времена-то какие, ужас! Кругом одни беды, да горе, да разорение. Взять вот, к примеру,— тут болтливая хозяйка предусмотрительно понизила голос и мотнула головой куда-то в сторону,— взять хотя бы старый храм Митры. Ведь какой был богатый храм! И дары ежегодно от правителя, и четыре раза в год пышнейшие празднества с жертвоприношениями, и курения с благовониями… И рабов — видимо-невидимо!..— Глаза хозяйки таверны затуманились, в них даже показалась слезинка.— А теперь все погибло. Еле сводят концы с концами. Оставили в живых — и ладно.— Словоохотливая женщина огорченно махнула рукой.

— А храмовый жрец? — спросила Соня.

— Жрица,— поправила госпожа Элистея.— Жреца-то пикты разрубили… Да вы ничего и не слыхали, поди, дорогая моя, пока в странствии ножки о дорогу били! Как Скарроу-пикт у нас в городе утвердился, прогнал он всех, кто хотел ему служить, через клятву верности. Для примера, назидания и устрашения.

— И присягнули? — спросила Соня, презрительно кривя губы.

— А как же! — с жаром подхватила госпожа Элистея.— Очень даже присягнули! А куда им деваться-то, сами посудите! Не из города же бежать… У многих здесь и дом, и все добро…