Речь Мендла, горячая, убежденная, произвела сильное впечатление на слушателей. Раздались неодобрительные восклицания и насмешки по адресу Михоэла.

Последний стоял серьезный и спокойный, не спуская пытливого взгляда с Мендла.

— Ты кончил? — спросил он спокойно.

— Да, кончил… — ответил отрывисто Мендл.

— Напрасно… Напрасно ты так скоро кончил, — проговорил с оттенком неудовольствия Михоэл и, вынув из кармана табакерку, ударил по ней пальцем, открыл, взял двумя пальцами большую понюшку, не спеша спрятал табакерку и продолжал:

— Да-а, напрасно ты кончил! Ты мог бы еще продолжать. Прогнать «Русса» из Турции ты прогнал. Это уже что-нибудь да стоит. Но почему ты не двинулся дальше? Как «Француз», например? Почему ты не пошел в Россию? Почему ты не забрал хоть пару городков, как, скажем, Петербург и Москву? Разве тебе это трудно было сделать… здесь в синагоге? — закончил он, рассмеявшись.

— «Турок» дал обет не ступить на русскую почву, — сострил кто-то.

— Друг мой! — ответил ему в тон Мендл. — Ты разве не знаешь, что «Турок» «дикий и злой»? Будь он добрый — он, может быть, и пошел бы в Россию освобождать кого-нибудь… Что можно требовать от «Ишмоэл перэ одом»? Никого он не жалеет, ни о ком не заботится и хочет только одного — чтоб его оставили в покое.

— Ты, значит, не веришь, что «Русс» пошел освобождать славян? — спросил его сдержанно Михоэл.

— Не верю? Как это: «не верю»? — воскликнул Мендл, широко раскрыв удивленные глаза. — Что я, безбожник что ли, что не буду верить?.. Да и кому, скажите, более к лицу роль Мессии-освободителя, как не «Фоне»? Прямо как вылита для него!

Раздался громкий хохот.

— Вот это сказано! «Фоня-а-Мошиах»!.. Ха-ха-ха!

— Постой! Все это я слышал, знаю, — проговорил Михоэл и досадливо махнул рукой. — Ты мне прямо скажи: зачем в таком случае «Русс» начал эту войну?

— Я тебе прямо скажу: он ее начал затем, чтобы уничтожить Турцию, чтобы забрать ее себе. А о Болгарии он столько же заботится, сколько я о прошлогоднем снеге, — ответил Мендл с каким-то ожесточением.

— О, бээймо, бээймо!! [7] — воскликнул с дрожью в голосе Михоэл.

И, повернувшись к слушателям, он заговорил горячо:

— Слушайте, евреи: Россия занимает десять тысяч верст на десять тысяч верст, Россия составляет шестую часть мира. Как вы думаете, пойдет «Русс» проливать реки крови, чтобы прибавить себе кусок пустыни?

— Реб Гершон, — обратился вдруг Мендл к стоявшему возле него осанистому еврею. — Говорят, реб Гершон, вы имеете около 30000 рублей капиталу — правда это?

Вопрос, поставленный так прямо и неожиданно, сразу смутил реб Гершона. Но, сообразив, что вопрос этот ему задан неспроста, и чувствуя себя польщенным, что его при всех назвали богачом, он забрал в руку бороду, и важно, не спеша, с самодовольной улыбкой ответил:

— Тридцать тысяч рублей, говоришь ты?.. Ну, будем считать… скажем, что имею!.. Ну, что же из этого, а?

— И вы все-таки не перестаете каждое утро ходить в лавку, не прекращаете торговли? Слышал, что вы хотите строить бойни, взять казенный подряд. Видно, мало вам того, что имеете, хотите больше иметь?

— О-ой, и как еще хочу! — воскликнул с радостным смехом реб Гершон.

— Ну, Михоэл, слышишь, что говорят? — обратился наставительно Мендл к своему противнику. — Говорят: «Мало, еще хочу». Ты знаешь, что значит «еще»? «Еще» — значит «всё». Ты говоришь: «шестая часть мира», но отчего же не все шесть шестых? Ведь было же от Нимрода семь всемирных государств. Никто из этих государей — ни Нимрод, ни Невухаднецер, ни Санхерев не удовлетворились частями… Впрочем, если хочешь, «Русс» и не гонится за «турецкой пустыней», как ты говоришь. Ему нужны моря: Босфор и Дарданелл…

— Ты это говоришь, или позади тебя кто-нибудь говорит! — воскликнул вдруг из кружка худой еврей с выразительным загорелым лицом и, протолкнувшись в середину кружка, закричал почти с яростью:

— Что это в самом деле: сам ты дурачишься или другим голову морочишь? Не слыхали, не знаем мы, что в Болгарии происходит? Под печкой мы сидим? Что ты нам сказки рассказываешь? Послушать тебя, можно подумать, что «Турок» — ангел невинный… Ведь волос дыбом становится, кровь в жилах стынет, когда читаешь и слышишь, что этот разбойник, этот «зверь из зверей», — да сотрется его имя и память! — вытворяет над несчастными болгарами! Целые города, целые деревни выжигает! Старцев, детей избивает! Женщин насилует… Ай! Ай! Ужас! Ужас! Приходишь ты, лесной разбойник, и защищаешь его!!! Ведь ты сто€ишь, чтоб тебя растерзали!!!

— Только разбойник, только человек без сердца, без души может защищать турка! — закричал другой еврей в крайнем возбуждении. Вскочив на скамью, он закричал на всю синагогу:

— Слушайте, братья! Клянусь вам: вот как видите меня, еврея, как теперь во всем Б-жьем мире Святая Суббота, как мы теперь все в святом месте, что, как только объявят новый набор, — я иду! Без зачета иду! Бросаю жену и детей — и иду. Убьют меня — я умру «для прославления имени Г-сподня»!..

Точно плотина прорвалась. В синагоге поднялся невообразимый гвалт. Все говорили разом, кричали, шумели. «Руссы» с яростью нападали на «Турок», преимущественно на Мендла, осыпая их бранью, упреками, колкостями. «Турки» защищались, тоже крича и ругаясь. Мендл пытался говорить, но ему не давали.