' См. мою книгу «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция». гл. «Человеческое «я» как предмет мистической интуиции».

133

сморкается. Я, говорит, становлюсь врагом людей, чуть–чуть лишь те ко мне прикоснутся. Зато всегда так происходило, что, чем более я ненавижу людей в частности, тем пламеннее становилась любовь моя к человечеству вообще».

Достоевский подозревает, что любовь к человечеству в действительности чаще всего бывает любовью к отвлеченным ценностям общественной жизни, к лозунгу «свобода, равенство и братство», или к правовому государству, или к планам коммунистического строя и т. п. «Любить общечеловека, — говорит он в «Дневнике Писателя», — значит, наверно, уж презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека». В глубине этих видов любви, более легких, чем любовь к личности, чаще всего лежит какой-нибудь вид самопревознесения. Такова, например, любовь Миусова. После скандального поведения Федора Павловича у старца Зосимы Миусов, придя к игумену монастыря на обед принес ему в происшедшем извинения со светскою любезностью и находчивостью. «Произнеся последние слова своей тирады, он остался собою совершенно доволен, до того, что и следов недавнего раздражения не осталось в душе его. Он вполне и искренно любил опять человечество».

Не всякую любовь к человечеству Достоевский оценивает низко. Несомненно, встречается и такая любовь к человечеству в целом, к его судьбам и гармоническому устроению его жизни, которая сопутствуется благожелательным подходом к каждой отдельной личности, способностью чуткого проникновения в индивидуальные положения и бережным отношением к человеку. Такую любовь и к человечеству, и к отдельным людям Достоевский находил в художественном творчестве Шиллера и потому высоко ценил его. Долинин говорит, что «Шиллер с ранней молодости до самых последних лет воспринимается Достоевским как величайший гуманист, неиссякаемый источник всеобъемлющей любви к человечеству и к миру в целом. Помимо целого ряда отзывов хоть и беглых, но всегда восторженных, которые мы находим как в письмах, так и в «Дневнике Писателя», нужно указать на третью кульминационную главу третьей книги «Братьев Карамазовых», построенную на «Песне радости» Шиллера. Шиллеровский экстаз любви прямо и указан здесь, как один из основных элементов всей идеологической концепции романа. Так же в «Записках из подполья», где взят в основу (в плане пародийном) тот же шиллеровский гуманизм. Укажем еще на анонимную редакционную заметку во второй книге журнала «Время» за 1861 г. — «Нечто о Шиллере»: «Мы должны особенно ценить Шиллера, потому что ему было дано не только быть великим поэтом, но сверх того быть нашим поэтом, его поэзия доступнее сердцу, чем поэзия Гёте и Байрона» '.

Еще более высокое выражение и жизненное осуществление любви не только к человечеству, но и к отдельному человеку Достоевский нашел у некоторых святых, особенно у св. Тихона Задонского. Исследуя связь творчества Достоевского с его религиозными интересами, Плетнев показывает, что «умиленно–сентиментальное» отношение ко всему миру

' Достоевский. «Письма», I, стр. 471.

134

и к «красе мира» у старца Зосимы и у Макара Долгорукого соответствует стилю писаний св. Тихона Задонского '.

Личную индивидуальную любовь Достоевский считает высшим, после любви к Богу, проявлением человека И это понятно личность, как индивидуальное, т е единственное и незаменимое я. есть высшая ценность в мире Поэтому художественное творчество Достоевского посвящено главным обраюм изображению судеб личности Своеобразие и г iv^ooKoe значение пой черты гворчества Достоевского превосходно выяснит С Аскольдов в cidTbe «Религиспно–этическое значение Достоевскою» 2 «Гоголь. Осгровский. Лесков. — говорит Аскольдов. — по примушеству изображаю! типы. Тургенев и Л Тогсгой характеры, а «специачыюсть» Достоевского июбражение тичпости» «ЛичHocib no оформтепность наиболее внутреннею происхождения и наиболее ин жвид\ати! ированная В ней всегда явс1 пенно ощутим для всяких внешних во действий непрсодотимыи стержень едино венною в мире и неповторяемою четовеческою «я» Личное •ib как индивидувтьное существо rpe6vc[. чтобы «все нормы жшш–р) по! учи т ее «шчщю санкцию» ('•nin «шбраны и in рефпекгирмошею мыстью ити ирранионатьною мора н. ною шпуицнею и опыюм» 11оэюм\ ярко выраженная шчноси нерс вет\пае1 всю ikhobchhcс внешними \е ювиямп обшепринячымн нравами н нравными мора ii-i маю юю совершает даже npei \ 1ення в своих поисках «высшею и in во всяком ст\чае имеюшею ботес обоснованнее \ ново юния Особенно nniepcc\Ci Дочоевскою «мора п>ныи kpi-nm. o^'pe iioii'oi о юшания» и нечать ныс стс iLiBHH скропешксю or spc 'щи iiioio \,< iMa oubli коюрых по 11 иср^да^·! (. i ap\ n i!» — 1 iiii\ ч о ре ii'i 1–я ь< не ггная и l шт. венная опора нравичечно)о •akoiia»

Coi laniard, \cui ib . я iaiiM'c'» и–чч pi. p. in. Mo' рением noun n \'. |o/)m l i пенигм 1морчес'ре Дос locm-b. oi о.. hp ! la ь (. сое

'1ЧС1 hakOC ШВЧ'[ЧЧ t V lIf'IOUH i]Ml\· Cl 01 IiOliieilllC h Бо1\

n pc im ио ' im нач i um

glava09

 Каждый человек, как, личность, если не сознательно, то в подсознании своем, интимно связан с Богом, как абсолютно совершенным будущим, которое осуществится в Царстве Божием. Только в этом будущем личность достигает совершенной полноты жизни и творчески осуществляет свое индивидуальное бесконечно ценное своеобразие. К этой цели полноты жизни стремится всякое существо. Есть лица, которые изначала, стремясь к полноте

135'

жизни, руководятся в своем поведении любовью к Богу, а следовательно, вместе с Богом и любовью ко всем сотворенным Им существам; эта любовь выражается в том, что они, не нарушая ничьей свободы, стремятся в гармоническом единодушии со всем миром соборно осуществлять полноту жизни. Такие лица от века и до века принадлежат к Царству Божию; они причастны всеведению Божию и в союзе с Богом способны к такому мирообъемлющему творчеству, в котором осуществляется для них полнота жизни.

Первичный творческий акт, свободно начинающий жизнь личности, может быть и иным. Он может быть любовью к полноте жизни прежде всего для себя или если для всех, то непременно по моему изволению, т. е. без уважения к чужой свободе и к чужому индивидуальному своеобразию. В основе такого поведения лежит перевес любви к себе над любовью к Богу и другим существам. Вступление на такой путь жизни есть грехопадение. Оно ведет к столкновению целей себялюбивого существа с целями других существ, следовательно, к обособлению его от Бога и от других существ, к стеснению их и к борьбе с ними. Себялюбец, предоставленный одним своим силам, оказывается слабым, ограниченным, лишенным знания, стесняемым бесчисленными препятствиями в своей деятельности. Вместо полноты жизни получается скудость ее. Поэтому ни один поступок себялюбца, даже и при достижении целей, которые он ставит себе, не может вполне и надолго удовлетворить его: слишком велико различие между основным, хотя бы и бессознательным, стремлением к идеалу божественного совершенства и поведением, осуществляющим лишь жалкую земную действительность. «Inquietum est cor nostrum, donee requiescat in Te, Domine» («Беспокойно сердце наше, пока не найдет покоя в Тебе, Господи»), — говорит св. Августин.

Большая или меньшая степень раздвоения личности присуща всякому себялюбцу. В самом деле, идеал, бессознательно хранящийся в глубине души каждого индивидуума, есть полное осуществление своей индивидуальности в гармоническом соотношении со всем миром на основе любви ко всем ценностям, правильно соотнесенным согласно их рангу. Цельность личности возможна только при осуществлении этого идеала. Себялюбец нарушает гармонию бытия и ценностей, ставя на первый план свое я; его любовь и волевая деятельность захватывает только дробь мирового целого неизбежно в искаженном виде: он любит преимущественно или свою чувственную жизнь, или свое властное воздействие на мир, или свое почетное положение в мире, или само свое я и т. п. Все, что достигается на этом пути, не соответствует идеалу полноты жизни, хранящемуся в подсознании, и потому рано или поздно разочаровывает человека, заставляет его отбросить достигнутое в область подлежащего забвению прошлого и иска! ь новых путей жизни. Не только по достижении цели она оказывается не вполне удовлетворяющею, часто даже и самая постановка цели уже имеет двойс1 венный характер, заключает в себе амбивалентное отношение к ней, с одной стороны, любовь, увлечение, cipacreoe стремление — с другой стороны, какие-либо опасения, сомнения, колебания. Это раздвоение личное и в большей или меньшей степени есть неизбежное следствие огпадения от Бога и божественного идеала жизни в Царстве Божием.