Шрифт:
— Уэхара-сан, послушайте, Уэхара-сан, там у вас есть такое место… Как же это, а вот— «да, да…». Как правильнее произносить? «Да-а, да-а…» или «да, да»? — перегнувшись через стол, стал приставать к Уэхара какой-то человек, в котором я узнала актера Нового театра Фудзита.
— Конечно, «да, да». Как будто вы хотите сказать: «Да, да, у „Тидори“ действительно дешевое сакэ…»
— Опять вы о деньгах, — заметила одна из девиц.
— Один сэн за двух воробьев — это дорого или дешево? — вмешался аристократического вида юноша.
— Вспомните, как сказано: «…пока не отдашь до последнего квадранта»… Или вот еще мудреная притча: «И одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе…» Похоже, что и Иисус в своих расчетах исходил из мелких денег, — вставил еще один господин.
— Он ведь еще и выпивоха был изрядный, — заметил другой, — недаром в Библии полным-полно притч о вине. Сами посудите, там написано, что его осуждали, говоря: «вот человек, который „любит пить вино“». Не человек, который «пьет вино», а именно который «любит пить вино», то есть трезвенником он наверняка не был.
— Будет вам, перестаньте. Да, да, вы уже и Иисусом готовы прикрыться, желая оправдать собственную безнравственность. Эй, Тиэ-тян, выпьем.
«Гильотина, гильотина, чур-чур-чур…»
Звонко чокнувшись с самой молодой и красивой девицей, Уэхара залпом выпил. Сакэ потекло у него по подбородку, он каким-то бесшабашным жестом резко вытер его ладонью и несколько раз громко чихнул.
Тихонько поднявшись, я вышла в соседнюю комнату и спросила у изможденной, болезненно-бледной хозяйки, где туалет. Когда, возвращаясь, я снова проходила через эту комнату, то обнаружила там девицу, которую, кажется, звали Тиэ-тян, самую молодую и самую красивую. Она стояла с таким видом, будто ждала меня.
— Вы не проголодались? — приветливо улыбаясь, спросила она.
— Да, немного, но у меня есть с собой хлеб.
— К сожалению, у нас ничего нет, — сказала хозяйка. Она сидела, привалившись к хибати [13] с таким видом, будто ее не держат ноги.
— Покушайте в этой комнате, — добавила она, — с этими пьянчугами можно просидеть весь вечер и остаться голодным. Садитесь сюда. И вы, Тиэ-тян, тоже.
— Эй, Кину-тян, еще сакэ, — донесся крик из соседней комнаты.
13
Хибати — традиционный обогревательный прибор, работающий на древесном угле. В данном случае имеется в виду так называемое длинное хибати (нагахибати) — что-то вроде деревянного шкафчика (60x36x33 см), имеющего справа три или четыре выдвижных ящичка, а слева — духовку с металлическими противнями и специальным котелком для кипячения воды.
— Иду, иду — послышалось в ответ из кухни, и оттуда с подносом, на котором стоял десяток кувшинчиков, появилась служанка, так называемая Кину-тян — женщина лет тридцати в изящном полосатом кимоно.
— Подожди-ка, — остановила ее хозяйка. — Сюда тоже принеси парочку, — улыбаясь, распорядилась она. — И еще, Кину-тян, не в службу а в дружбу, сбегай-ка в соседнюю лавчонку, принеси две порции лапши.
Мы с Тиэ-тян устроились рядом возле хибати и приложили руки к теплой стенке.
— Подтяните к себе одеяло. Очень уж похолодало. Хотите выпить? — хозяйка плеснула немного сакэ в свою чашку из-под чая, потом наполнила еще две чашечки. И мы втроем молча выпили.
— А вы умеете пить, — почему-то растроганно сказала хозяйка.
Послышался скрежет открываемой наружной двери.
— Сэнсэй, вот, я принес, — послышался молодой мужской голос. — Уж очень наш начальник прижимист. Как я ни настаивал на двадцати тысячах, удалось получить только десять.
— Чек? — произнес хрипловатый голос Уэхары.
— Нет, наличные. Вы уж извините…
— Ничего страшного, сейчас напишу расписку.
Все это время не умолкал звон бокалов и продолжала звучать странная песня «гильотина, гильотина, чур-чур-чур».
— А как Наодзи-сан? — вдруг посерьезнев, спросила хозяйка.
Я вздрогнула, пораженная в самое сердце.
— Не знаю. Что я ему, сторож? — смутилась Тиэ-тян и очень мило покраснела.
— Не поссорились ли они с Уэхара-сан? А то, бывало, водой не разольешь… — спокойно сказала хозяйка.
— Говорят, он теперь увлекается танцами. И вроде бы завел себе какую-то танцорку.
— Боюсь, он плохо кончит. Вино, а теперь еще и женщины.
— Еще бы, ученик сэнсэя!
— Ну еще неизвестно, у кого более дурные наклонности. Ох уж эти мне маменькины сынки…
— Знаете, — улыбнувшись, вставила я, — а ведь я сестра Наодзи.
Пораженная хозяйка уставилась на меня, а Тиэ-тян совершенно спокойно сказала:
— Вы с ним очень похожи. Увидев вас в полутьме у входа, я просто обомлела от удивления. Мне сначала показалось, уж не Наодзи ли пришел?