А через три дня позвонил Одинцову прокурор города. Извинившись за несдержанность Кравцовой, сказал, что минувшей ночью был убит осведомитель — надежда Ирины. На нем лежала записка — смерть сексоту! Труп информатора был изуродован. Его не просто били, а и пытали. Конечно, фартовые. Видно, попал осведомитель в руки Лешего. Тот покуражился. Всю злобу выместил.

— Давайте что-то предпринимать. Сообща. Иначе этот негодяй и до нас доберется, — говорил прокурор срывающимся от негодования голосом.

Но Кравцова стояла на своем:

— Видимо, подвела связника привычная осторожность, вот и поплатился жизнью за оплошку. Но, главное, он, конечно, успел сделать. Сказал о Таксисте. И теперь фартовые обязаны помочь пахану выйти на волю. Ждать долго не придется. Таксист пробудет в тюрьме неделю. Потом его увезут обратно, завершать следствие.

— Одного я не пойму, почему Таксисту должны помочь наши, а не его фартовые? Ведь там им все знакомо. И тюрьма, и дорога в прокуратуру. Или всех законников в центре переловили, или они дисквалифицировались? До меня это не доходит, чтобы чужим фартовым доверяли больше, чем своим, — удивлялся Одинцов в разговоре с Кравцовой.

— У законников нет понятия — свои и чужие. Есть каста. И фартовый, введенный в закон, всегда поможет своему, если даже впервые его в глаза увидел. Завидная солидарность. Нам ее. очень недостает, — посетовала горько. И продолжила, вздохнув: — Из областной тюрьмы Таксиста пытались вытащить свои фартовые. Но самих поймали. Теперь у Таксиста вся надежда на Оху. Здесь — следственный эксперимент. То есть Таксист выйдет из машины не на минуту. Этим временем попытается воспользоваться и он, и наши ворюги.

— Нужно оцепить банк со всех сторон. Чтобы и мысли о побеге не возникало, — выпалил залпом Одинцов.

— Тогда вы спугнете Лешего и фартовых. Они не должны увидеть усиленной охраны. Пусть Таксист наживкой станет, — просила Кравцова.

Одинцов, разглядывая план банка на чертеже, изучал все закоулки, каждое помещение выверял с учетом его изолированности, освещенности, звукоизоляции.

Потом, уже под вечер, наметил, где поставит охрану из самых опытных, смелых сотрудников.

Утром следующего дня в тайгу, дрожа всем телом и душой, пошел по заданию милиции старый почтальон.

С облезлой кошелкой, спотыкаясь на всякой кочке, шел, не зная, вернется ли живым домой. Дойдя до прежнего места, на корягу сел. Закурил самокрутку. И вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Оглянулся. Вокруг никого, видимо, показалось.

Дед начал собирать грибы. И понемногу успокоился, отвлекся. Забыл, зачем тут оказался. И, срезая подосиновики один за другим, на всю тайгу крякал от удовольствия.

— Ты зачем здесь возник, гнилой козел? — услышал за плечами.

Старик от неожиданности гриб из рук выпустил, задом в мох плюхнулся. Оглянулся.

Уже не прежний — молодой парень стоял насупившись.

— А ты не видишь, сынок, чем я занят? Грибков внучата испросили. Не мог я им супротивиться. Кто дитю откажет, того Бог накажет. Вот и пришел, — улыбался старик, еле сдерживая дрожь.

— У тебя вся Оха во внуках кантуется? Иль твои — с параши не хиляют? Ты недавно здесь возникал. Тоже — за грибами. Не шибко ль повадился сюда, старый пердун?

— Ай грибов тебе не хватает? Их тут — прорва! Чего осерчал? Не с твоей корзины беру. Что Бог послал. Разве за это можно забижать?

— Да хавай ты их хоть жопой! Но почему здесь рисуешься?

— Я тут, почитай, всю жизнь их сбираю. Не знаю других мест. И заблукаться боюсь. Не ведаю тайгу, как иные. Ведь в почтальонах маюсь. Время мало имею. А зарплата и того меньше. Вовсе смешная. На нее не то прожить, помереть неможно. Только-то на место на погосте. А уж про поминки и не думай. Вот и приходится выкручиваться, чтоб как-то добедовать. Благодаренье Богу, что тайга имеется. Ягоды, грибы, орехи дает. Поди купи все это. За год не осилишь, — смотрел старик на парня.

Тот, слушая деда, присел на пень. Глаз со старика не сводил, будто под прицелом держал. У почтальона вся душа в сосульку смерзлась.

— Трудно нынче жить, сынок. Так тяжко, что уже о радостях позабыли вовсе. И повсюду грубиянство, фулюганство единое. Намедни я в банк принес почту. А меня оттуда взашей погнали.

— Тебя за «медвежатника» приняли? — рассмеялся парень.

— Господь с тобой! Я ведмедей вживе отродясь не зрел. Да нешто схож я с им, треклятым? — неподдельно удивился старик.