Ожоги…

Картинка такая четкая, такая настоящая, что Данила, словно бы топающий в шаге от Митрича, озирается в поисках пожарного щита. Где тут ящик с песком, багор, ведро и прочее бесполезное в случае, если тут полыхнет всерьез?

Еще рукопожатия, хлопки по плечам, кое-кто неуклюже пытается поцеловать Ксю руку, но она, смеясь, выдергивает ладонь из мозолистых пальцев с черными ободками грязи под ногтями. Видно, что Ксю здесь нравится, что она тут дома. Она, рожденная на Территориях, с детства привыкшая презирать жителей острогов, нашла здесь пристанище и друзей. Ее понимают в мастерской и ценят, ею не только восхищаются за редкую женскую красоту, но и способны оценить по заслугам ее умение – причем без скидок на пухлые губки и гладкую кожу. И это много для Ксю значит.

Туша дирижабля рядом, возле нее уже суетятся мужики в робах. Работа, что называется, кипит. Дыры в гондоле латают, сорванные заклепки меняют, оболочку тоже кое-где надо обновить, потом покрасить еще, но это позже, не сейчас… С армейского склада привезли боеприпасы, не мешало бы загрузить, чтоб под ногами не валялись, а то сварка или еще что, береженого бог бережет… Ксю с ходу включается в процесс, она ловко забирается на балки, удерживающие правый двигатель чуть в стороне от аэростата, – ей не понравилось, как он справлялся с нагрузкой в последнем вылете. Митрич же, наоборот, неспешно прогуливается вокруг дирижабля, раздавая ЦУ и рассказывая анекдоты. Указания его не спешат выполнять, зато анекдоты слушают внимательно и даже искренне смеются.

Все при деле. Все заняты любимой работой, которая не в тягость, но в радость.

Прямо-таки идиллия.

И тут с грохотом захлопывается калитка ворот.

В шуме мастерской этот грохот, конечно, нельзя было услышать, но ведь услышали, бросили работу, обернулись на звук. Ксю тоже отлипает от движка. Лицо ее уже измазано чем-то черным и жирным – наверное, солидолом, смешанным с пылью. Митрич запинается, анекдот остается без окончания. Вертолетчик первым приходит в себя. Первым бросается к двери. Он уже метрах в трех от ворот, когда снаружи мастерской раздается грохот, ворота содрогаются, в щели стыков прорываются языки пламени, кончики которых облизывают Митрича с ног до головы. Одежда на нем мгновенно вспыхивает, он падает на пол, катается с боку на бок, надеясь сбить пламя. К нему бегут на помощь. Ксю только начинает спускаться с дирижабля, как внутри мастерской раздаются два взрыва сразу. Кажется, что огонь везде, что горит всё-всё-всё, металл плавится и бежать некуда и, главное, некому…

Пузырится краска на борту гондолы – там, где был святой Георгий…

Это последнее, что увидел Данила, прежде чем голос Тихонова вернул его к реальности:

– С внутренними врагами, господа, с этими змеями, пригретыми на груди острога, мы разберемся силами службы безопасности. С минуты на минуту я жду отчета о поимке подлого ренегата, бывшего советника Шамардина.

«Варяги» молчали, переваривая услышанное. Мариша воскресла из мертвых, но взамен погибли двое боевых товарищей. Кое-кому – Ашоту, например, – такой обмен наверняка показался неравноценным, пусть даже Мариша вернулась не сама, а с «языком».

– Какая наша задача? – подал голос Гурбан.

– От вас требуется активизировать сбор данных о передвижении и деятельности подразделений противника на прилегающих к Москве Территориях. Мы должны знать о каждом шаге внешнего врага!

Гурбан кивнул, иного ответа он и не ждал.

– Разрешите поговорить с питерским полковником.

А вот тут Тихонов удивил его, выпалив чересчур быстро:

– Этим займутся специалисты.

Дан видел, как прищурился Гурбан.

– А после дознания? Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов.

– В этом нет необходимости. Мои люди предоставят вам всю необходимую информацию. Сразу же после допроса пленного расстреляют. Господа, не забывайте, идет война. И ленинградцы нас не щадят. – Тихонов подошел к Ашоту и потрепал его за плечо – мол, мужайся, мальчик. Гурбану он вручил запечатанный конверт: – Здесь изложены подробности следующего задания группы «Варяг».

Тем самым он дал понять, что совещание закончено.

На площади, изучив предписания, Гурбан объявил, что сбор назначен на послезавтра:

– Жду всех в штаб-квартире в семнадцать ноль-ноль.

Лоб его покрыли складки морщин, он выглядел озадаченным. И его можно было понять. Несмотря на шок, испытанный от встречи с Маришей и разрыва с ней, Дану показалось, что отсрочка выхода на Территории более чем на сутки как-то не вяжется с наказом активизировать сбор данных. Но он тотчас забыл о своих подозрениях. Потому что Ашот позвал его выпить.

– Шмаль не предлагаю. Все равно откажешься. Но если ты, брат, со мной не выпьешь, ты мне не брат тогда… А это мне уже не понадобится. – Ашот вытащил из кармана маленький алый коробочек в форме сердечка, открыл его, показал Даниле два золотых обручальных кольца. – Представляешь, сегодня хотел ей подарить, на колено там встать, все дела… Она ж хорошая девчонка, лучше я все равно не найду, и маме бы моей понравилась, точно говорю, брат… – Пальцы его задрожали, он уронил коробок на асфальт, но наклоняться за ним не стал, зашагал прочь.

Зомбокабаны как-то совсем уж нагло пялились на Дана стеклянными глазками.

– Да они просто смеются надо мной! – понял он.

– Кто? – потребовал объяснений Ашот. – Исчё па писят?

– Дык! – Дан не смел отказать другу, ведь у того такое горе. – Мне два раза в одну посуду. И еще потом. Ну дык типа!

Несмотря на расплывчатость формулировки, барменша Натали уловила, что от нее требовалось, – стакан наполнился до краев. От мутного пойла пахло чем угодно, но только не коньяком, хотя напиток в прейскуранте гордо назывался «Наполеоном».