— Ни. Отсуда живым нэ выйдешь.

. . . . .

Мой сосед Бородин. Воронежец. Рабочий. 34 года. Нефрит. Отеки на лице. Степенен, медлителен, выкуривает одну папиросу в два дня. Когда говоришь ему «спокойной ночи», отвечает:

— Взаимно вам.

. . . . .

В палате лежит некто Королев, белорусский партизан. Два сына его пропали без вести на фронте. Одному — 20, другому — 22 года. Оба — командиры, только перед войной кончившие военные училища. Один (старший) был в Белостоке, младший — в Новгороде. За все время войны родители не получили от них ни одного письма.

Королев — высокий, сухой, с очень белыми, крупными зубами, с выдающимся кадыком, бритоголовый. У него желтуха.

Жена его и двое младших детей эвакуированы в Туркмению.

О сыновьях он способен думать и говорить без конца. Вернулся с концерта — из клинической аудитории:

— И тут не могу забыть о них. Сижу и оглядываюсь, а вдруг да среди раненых Володька и Павел? А?

. . . . .

«Колымажка» — так называют в госпитале тележку, на которой возят в операционную раненых («Меня на колымажке в палату привезли»).

. . . . .

Осень. Раненый мечтает о доме:

— Эх, красота сейчас! Осинки — красные, березки — желтые…

. . . . .

Госпиталь помещается в клинике Медицинского института на Пироговке. Кино и концерты — в аудитории, где на черной доске еще не стерты формулы и рецепты.

. . . . .

Палисадник у госпиталя. Раненые — в серых халатах и в самодельных киверах (треуголках), сделанных из газеты. Прогуливаются и по тротуару — у трамвайной остановки.

. . . . .

Пожилая сестра в госпитале — раненым, вернувшимся с прогулки:

— Ну что, нагулялись, гулёры?

. . . . .

Раненый:

— Я могу курить, а могу и не курить.

Стасевич:

— Значит, ты нэ курец, такой человек называется пустокурец.

. . . . .

Госпиталь. Концерт — в аудитории. Выступают солисты Большого театра. У подножия амфитеатра выстроились полукругом коляски с тяжелоранеными. От «хирургических» дурно пахнет. Заслуженный артист республики, бас, поет «Застольную песню» Бетховена. За его спиной на черной доске полустертая запись, сделанная днем, на лекции:

1. Перитонит, общий и местный (диффузный), острый и хронический, первичный и вторич-

. . . . .

Госпиталь. Палата тяжелых больных. Раз в четыре дня приезжает к ним кинопередвижка. Чтобы не утомлять раненых, показывают не больше двух-трех частей. Таким образом, две серии «Петра Первого» демонстрируются тут в течение полутора месяцев. Многие не доживают до последней части.

. . . . .

Бесконечные разговоры о втором фронте:

— Ох, высадить бы полтора миллиончика — в Бельгии или в оккупиванной Франции. Жестокое дело будет! Красивое дело!..

. . . . .

Врачи в госпитале приспосабливаются к понятиям раненых. Вместо «Стул был?» спрашивают:

— На двор ходил?

. . . . .

В госпитале. Говорят о семейной жизни, о необыкновенных случаях, когда супруги, после четырнадцати лет идиллической совместной жизни, вдруг начинали ссориться и разводились.

Белорус Стасевич:

— Есть старая присказка: если черт у хату всэлится — дед с бабой делится.

. . . . .

Раненый вернулся с комиссии.

— Ну, нянечка, до свиданьица, на днях в отпуск еду.

— Ну, путь добрый тебе. А у меня муж и четыре брата в бессрочный уехали.

— В Землянск?

— Да. В Землянск.

. . . . .

Про тяжелораненого:

— Нет, братцы, такого шоколадом корми — не поправится.

. . . . .

Батальонному комиссару, тяжелораненому, не спится. Восемнадцать суток без сна.

— Только засну — сразу война снится.

Другому «все мерещится, будто из меня сделали гусеницу танка и я все верчусь и верчусь».

. . . . .

Новенький в госпитале:

— Как у вас тут насчет блох и прочего?

— Небольшие десантики бывают.

. . . . .

«Россия сильна чрезвычайно только у себя дома, когда сама защищает свою землю от нападения, но вчетверо того слабее при нападении…»

Достоевский. «Дневник писателя»

. . . . .

Дом «в усиленно-русском стиле».

Там же

. . . . .

В госпитале. Раненый танкист в самокатной коляске. С трудом разворачивается и вкатывает свою тележку в узкую дверь уборной.