Митя вздохнул и выглянул из своего укрытия. По-прежнему вокруг – ни огонька, только луна бежит наперегонки с санями да ветер, как нагайкой, хлещет по щекам.

Спешневич, привалившись к его плечу, безмятежно посапывал носом. «Счастливец, – позавидовал ему Гагаринов, – он может спокойно спать, точно едет не в неведомые гибельные земли, а на дачу к приятелю...» Он уже знал, что у поляка никогда не было невесты, а из родных – только мать и тетка, приехавшие в Петербург из Варшавы и жившие в гостинице все время следствия по делу сына и племянника.

Митя вновь погрузился в резкие запахи медвежьего меха, закрыл глаза и попытался задремать. И опять перед ним всплыло Машино лицо. Он попытался изгнать его из памяти думами об Алине, но, как ни старался, ничего не смог с собой поделать. Образ невесты возникал перед ним и тут же начинал струиться, растекаться, как утренний туман над летним лугом, и лишь в ушах постоянно звучали ее слова, те самые, которые он услышал, умудрившись примчаться на свидание за час до назначенного срока: «Ах, князь, мне, право, неудобно, сюда могут прийти...» И тут же следом, как по заказу, проявилась в его сознании сцена, которую ему не суждено забыть до конца своей жизни: ворвавшись в беседку, в дальнем ее конце он заметил раскрасневшуюся Алину со спущенным с плеч декольте, с неприлично задранной юбкой, в объятиях князя Василия... И она, бесспорно, была напугана, но только не домогательствами князя, а преждевременным появлением своего жениха... Ну почему он не понял этого раньше? Почему догадка только сейчас пришла к нему?..

Митя застонал, как от нестерпимой боли, пытаясь отогнать воспоминания, и, стиснув кулаки, заскрипел зубами и шепотом выругался. Разбуженный Спешневич зашевелился рядом с ним и озабоченно прошептал:

– Что с тобой, князь? Тебе плохо?

– Ничего страшного! – успокоил его Гагаринов. – Сон не очень приятный приснился, но нам теперь другие не положены, лишили нас счастливых снов вместе со всеми титулами и званиями...

– Смотри, смотри! – перебил его поляк. – Нас обгоняет какая-то тройка, и кто-то машет из нее рукой! Неужели нам?

Действительно, их обошла сначала одна тройка, потом другая, и, как ни силился фельдъегерь их обогнать, сани с каторжниками остались далеко позади.

Первой станцией был Шлиссельбург. Митя до сих пор не был уверен, что их на самом деле везут в Сибирь, а не к месту нового заключения, и только тогда успокоился, когда сани благополучно миновали поворот к крепости.

Жандармы велели им выйти из саней и пройти в помещение станции. Там их быстро провели через сени в отдельную комнату. Фельдъегерь и сопровождавший осужденных жандарм вышли из комнаты, и сразу же в нее заглянул пожилой смотритель и тихо спросил: «Кто тут Гагаринов?»

Митя встрепенулся и привстал со стула. Смотритель кивнул ему на выход: «Давайте быстрее! В вашем распоряжении одна минута!»

Поддерживая цепи, которые мешали передвигаться, Митя поспешил к двери. И не успел он переступить порог, как к нему кинулся с объятиями Леонид Гурвич:

– Митя! О боже! Я тебя поначалу не узнал!

– Откуда ты взялся? – спросил его Митя, а сам быстро обшарил глазами комнату, но, кроме Леонида и старого смотрителя, никого не увидел.

– Не ищи, – глухо сказал Леонид и отвел глаза, – родители запретили Алине ехать, но тебе велено передать пятьсот рублей и письмо от нее.

– Где оно? Дай его сюда! – потребовал Митя и выхватил из рук Гурвича небольшой листок бумаги. Развернул его и прочитал: «Если можешь, прости и забудь!» – И это все? – Он с недоумением посмотрел на своего старинного приятеля. – И это все, что я заслужил?

– Митя, – Леонид обнял его за плечи, – пойми Алину правильно, вам никогда уже не быть вместе, а девочке надо устраивать свою судьбу. Ты же знаешь, что приданое у нее не ахти какое, следом еще три сестры идут, поэтому ее родители так боятся всяческих скандалов...

– Я понял это несколько раньше, Леонид, и не питал особых надежд на то, что Алина осмелится разделить мою судьбу. Но разве она не могла приехать проститься со мной? Или она боится, что я буду обвинять ее или упрекать в чем-либо?

– Митя, она хотела приехать, но отец категорически запретил ей встречаться с тобой. Правда, Михаил Казимирович искренне озабочен твоим положением и велел передать тебе эти деньги...

Он протянул Мите пачку ассигнаций, но тот отвел его руку и с горечью произнес:

– У меня достаточно денег, и лишних мне не надо. Они понадобятся Недзельским на новые платья Алине. Ведь она должна блистать на балах, чтобы отхватить себе более удачливого мужа! – И, не попрощавшись с опешившим от его слов Леонидом, Митя вышел из комнаты...

За несколько верст до следующей станции их обошла стороной еще одна тройка. И вновь фельдъегерь попытался обогнать ее, и опять безуспешно.

На станции жандармы снова вывели их из повозок и повели в помещение. Поднимаясь по лестнице, Митя увидел двух крестьянок в надвинутых на самые глаза платках. Они стояли на площадке второго этажа, вплотную к перилам. Жандарм, поднимавшийся первым, сердито прикрикнул на них и попробовал оттеснить с дороги. Митя опустил глаза и вдруг заметил, что из-под юбок крестьянок выглядывают изящные дамские башмачки. Он вскинул голову. Перед ним застыли в оцепенении матушка и Маша.