— Простите, батюшка, — сказал Ликэ. — Я заехал сюда на минутку. Как раз сегодня, в самый день пасхи, у меня пропала часть стада.

— Много злых людей на свете, — печально отозвался священник.

— Я хотел вас спросить, — прервал его Ликэ, — не видали ли вы случайно Рэуца? Не проезжал ли он мимо?..

— Нет.

— Тогда закушу чем-нибудь, да и поскачу через лес, чтобы к утру быть в Инеу… Рэуц, наверное, тоже отправился туда. Но если я ошибся и он все-таки будет здесь — передайте ему, пусть ищет меня в Инеу. Прощайте, батюшка, извините за беспокойство.

С этими словами Ликэ поскакал по направлению к лесу, потом выбрался на дорогу и только тогда помчался по долине к Счастливой мельнице.

Прежде чем отправиться из дому, Гицэ попытался найти Марца, чтобы отдать ему кое-какие распоряжения по хозяйству, но второпях не мог его отыскать.

У него не хватило терпения на более тщательные поиски, и он спешно уехал, не желая терять времени даром.

Немного отъехав, он оглянулся и заметил сзади, на проселочной дороге, повозку; однако ему и в голову не пришло, что в ней сидят люди, оставшиеся в корчме, так как они прискакали верхом.

И все-таки появление повозки удивило его.

Недалеко от Инеу он нагнал Марца. Венгр ехал известить Пинтю о том, что происходит на Счастливой мельнице.

Несколько мгновений Гицэ стоял ошеломленный, словно ничего не чувствуя.

«Что же, если бог не вразумил меня вовремя… — подумал он немного погодя. — Пусть я делаю плохо, но поступить иначе я не могу».

С этой минуты он понял, что Ана погибла, и стал думать только о мести.

Но надежда никогда не покидает окончательно человеческую душу, и Гицэ говорил себе: «А может быть, я все-таки успею вернуться обратно?»

И он спешил.

Гицэ, Марц, Пинтя и два жандарма очутились в окрестностях Счастливой мельницы вовремя; однако из опасения, что Ликэ может их обнаружить и сбежать из корчмы, всадники сошли с коней на вершине холма и решили подождать темноты, чтобы подойти незамеченными.

Гицэ, желтый, словно обескровленный, лежал, вытянувшись на земле, и пристально вглядывался в долину.

— Сильный ты человек, Гицэ, — сказал Пинтя задумчиво. — Я тоже ненавижу Ликэ, но у меня не хватило бы духу отдать ему такую женщину, как твоя жена, в качестве приманки, чтобы заманить его в западню.

— Жену я давно потерял, — отозвался Гицэ. «Не следовало брать в дом Уцу… Это она, и только она испортила ее», — подумал он немного спустя. И снова молча, с напряжением стал ждать наступления темноты.

Вдруг он вскочил как сумасшедший и закричал:

— Они нас заметили! Вон он скачет верхом! Уезжает!.. Он оставался с ней один, один!.. Скорее на коней, в погоню! Боже мой!.. Собаки, которых я завел в доме, чтобы защищаться от него, собаки и те на моих глазах выпускают его, и он ускользнет из моих рук!

Гицэ выкрикивал последние слова, когда все четверо уже мчались верхами, вниз по склону холма, по следам Ликэ. Однако под гору они скакали медленнее, чем Ликэ в гору, да и кони их не могли сравниться с гнедым Ликэ, и расстояние между преследователями и Сэмэдэу все увеличивалось.

Когда они наконец добрались до села, Ликэ исчез из виду. Всадники в замешательстве остановились.

— Вы поезжайте направо, — сказал Пинтя, — а мы — налево; объедем вокруг, а потом вернемся посмотреть, не задержался ли он где-нибудь здесь. В такую погоду ему некуда деться.

— Эх, да что уж тут говорить! Упустили его, значит, конец, — ответил Гицэ со смехом. — Вы поезжайте дальше, а я вернусь свести счеты с ней.

И, дернув коня за узду, он повернул в долину и поскакал по направлению к Счастливой мельнице.

Услыхав цоканье копыт на каменной площадке перед корчмой, Ана, заливавшаяся все это время слезами, встала и вытерла глаза. Сердце у нее сильно забилось.

Гицэ вошел в комнату не сразу.

Сойдя с коня, он подумал, что надо дать ему сена, стереть с него пот и накрыть попоной; когда со всем этим было покончено, он еще немного задержался в дверях конюшни, чтобы собраться с мыслями, потом снял шляпу, трижды перекрестился и направился к корчме.

Войдя, он запер за собой дверь, а ключ швырнул в угол.

Ана вздрогнула всем телом, выпрямилась, сделала шаг назад и, задыхаясь, проговорила:

— Я не хочу умирать, Гицэ!.. Не хочу умирать! — повторила она громко и упала на колени к его ногам. — Делай со мной что хочешь, только не убивай!..

Гицэ отшатнулся от нее, потом, наклонившись, взял голову жены обеими руками и поглядел ей в глаза отсутствующим взглядом.

— Не бойся, — сказал он, растроганный. — Ты знаешь, что дорога мне, как свет очей моих. Я не стану тебя мучить, убью, как убил бы своего ребенка, чтобы избавить его от палача. Испустишь дух и не почувствуешь!